ГЕРМАНИЯ НА ЗАРЕ ФАШИЗМА

Дорпален Андреас

Каковы бы ни были истинные желания Гугенберга, он не стал голосовать за бюджет. Факт заключался в том, что он больше не был хозяином своих собственных решений. Как он позже объяснял руководству партии, им было получено слишком много предупреждений о том, что многие его сторонники перейдут к нацистам, если он поддержит правительство. «Так или иначе, мы стояли перед расколом, не высказаться открыто было невозможно. Учитывая сложившуюся ситуацию, вы поймете, почему я, помня о настроениях в стране, принял известное решение».

Так судьба президентского бюджетного декрета была решена. Когда на голосование был поставлен вопрос о его отмене, 25 депутатов из Немецкой национальной партии поддержали правительство и проголосовали против отмены. Но 32 депутата присоединились к Гугенбергу – этого количества оказалось достаточно, чтобы обеспечить большинство в 14 голосов (236:222) за отмену. Гинденбург уполномочил

Брюнинга распустить рейхстаг, и тот не замедлил это сделать. Мысли об отставке больше не возникали. Поскольку кабинет имел обязательства перед президентом, а не перед рейхстагом, он проигнорировал парламентский вердикт. В любом случае другое правительство не могло быть сформировано, потому что социал – демократы оказались безнадежно изолированными. Обращение к нации было единственно верным решением – страна должна сама решить, каким курсом следовать.

Рейхстаг был распущен, потому что борьба между президентским кабинетом и парламентом зашла в тупик, единственным выходом из которого казались выборы нового рейхстага. Правда, не было никакой гарантии, что новый рейхстаг проявит больше готовности к сотрудничеству. Последние государственные и местные выборы показали, что нацисты, скорее всего, окажутся в выигрыше, перетянув к себе сторонников из партий, занимающих среднюю позицию, которые являлись основной опорой Брюнинга. Диссиденты из Немецкой национальной партии, с другой стороны, не имели достаточно времени, чтобы проявить себя перед избирателями. Организованные в консервативную народную партию, они испытывали нехватку и средств, и организации, чтобы провести эффективную избирательную кампанию.

Учитывая такую перспективу, обращение за помощью ко всей полноте президентской власти представлялось лучшим шансом уверить правительство в победе на выборах. Кампанию предстояло вести вокруг основного вопроса – президентская власть против парламентской, – чтобы решить, следует ли сохранить президентский режим, как полагало правительство Брюнинга, или от него нужно отказаться. Это означало, что главным вопросом кампании станет политическая роль президента.

Силой, понимавшей это лучше, чем кто – либо иной, была консервативная народная партия. Было бы неправильно, писала «Дойче тагесцайтунг», поддерживавшая новую партию, оставить Гинденбурга в стороне от дебатов. Отрицание того, что именно он, главным образом, ответственен за развитие событий, приведшее к роспуску рейхстага, явилось бы серьезной ошибкой. «Все те, кто стремится укрепить конституционное положение президента германского рейха, должен заботиться, чтобы борьба Гинденбурга против избыточного парламентаризма не оставалась в тени». Чрезвычайные декреты Гинденбурга не могли сравниться с аналогичными акциями Эберта. В то время как Эберт всегда имел одобрение большинством рейхстага своих декретов, Гинденбург не имеет такой поддержки, ибо его меры «сознательно направлены против безответственного парламентаризма». Вестарп, Тревиранус и их коллеги озвучивали такое же мнение. Кампания, писал один из бывших генералов Шлейхеру, должна вестись вокруг вопроса «за или против Гинденбурга». Гинденбургу придется провести линию между собой и Гугенбергом. Слишком много поставлено на карту, чтобы проявлять чувствительность».

Однако лишь очень немногие за пределами консервативной народной партии разделяли эти взгляды. К ним относились, к примеру, некоторые члены немецкой народной партии. «Разве не кажется, – размышляла «Магдебургише цайтунг», – как будто над этой кампанией, задавая ей тон и устанавливая цель, стоит один человек, который сильнее всех партийных деятелей, вместе взятых? Разве не ясно, что суть этой кампании выражена простейшей формулой: «за или против Гинденбурга»? Именно он распустил рейхстаг, обратился к нации и призвал ее вынести свой вердикт: «за или против него». «Очень важно, – завершала передовая статья, – расширить узкий фундамент, который кабинет имел в старом рейхстаге, – кабинет, основанный на его доверии». Но руководство партии разделилось в вопросе о роли Гинденбурга в кампании, и на очередном собрании руководства разгорелись жаркие дебаты по этому поводу.

Это собрание было созвано для рассмотрения проекта платформы кампании, подготовленного исполнительным комитетом партии. Памятуя об особой роли президента, в документе несколько раз упоминалось имя Гинденбурга. И сразу появились возражения против вовлечения президента в кампанию. «(Президент, – предупреждал один из депутатов, – пользуется доверием многих, кто не принадлежит к партиям, голосовавшим за чрезвычайные декреты. Национальные интересы требуют, чтобы это доверие было сохранено. Мы окажем национальным интересам плохую услугу, если положим начало президентскому кризису в дополнение к правительственному

и парламентскому, а именно это произойдет, если выборы не дадут результата, на который мы надеемся». Куртиус и остальные также находились во власти пораженческих настроений. Лидер партии Шольц описал неприятное положение, с которым столкнулись сторонники правительства: «Мне тоже не нравится идея постоянно использовать имя Гинденбурга. Но я должен подчеркнуть, что мы не можем не упоминать о нем, когда защищаем подписанные им декреты. Возможно, его имя может быть упомянуто лишь однажды, не более того. <..> Но главной задачей нового рейхстага будет защита президентских декретов. В конце концов, именно ради этого мы идем голосовать. Мы не можем игнорировать эти проблемы». Партийная платформа была соответствующим образом изменена, и имя Гинденбурга использовалось достаточно редко в партийной кампании.

Проблема сосредоточения кампании на президенте создала немало сложностей. Не все «средние» партии были ему целиком и полностью преданны. Демократы опасались, что продолжающийся упор на его роль может помешать будущей коалиции с социалистами, на которую они продолжали надеяться. Точно так же партия «<Центра» не могла полностью игнорировать свое участие в прусском правительстве Брауна – Северинга. Да и демократы не изменили свой образ мысли, когда их руководители в конце июля объединили партию с «Юнгдойчер Орден», одной из наиболее умеренных провоенных организаций, с помощью которой они надеялись возродить свой боевой дух. Каким – то образом они нашли возможность вывешивать на своих митингах и черно – красно – золотой, и черно – бело – красный флаги. Они заявляли, что делают это, чтобы продемонстрировать свою лояльность государству, а не преданность каким – либо особым интересам или группам. Они не использовали имя Гинденбурга, но желали воплотить его дух. Они даже переименовали свою партию, назвав ее государственной, чтобы особо подчеркнуть предмет их первейшей заботы.

Как и государственная партия, все остальные буржуазные партии поспешили выразиться в духе беззаветной преданности долгу и справедливости, которые нация всегда ассоциировала с именем маршала. Желая отмежеваться от дискредитированных «групп интересов», они поспешили заверить своих избирателей, что всегда были против «торговцев интересами» и желали служить только государству и нации, и никому более. Это была безнадежная попытка, поскольку таким образом отрицалась сама природа этих партий, и она была быстро похоронена существующими реалиями. Когда были предприняты усилия для объединения этих партий в «блок Гинденбурга» или организации их сотрудничества в «(программе Гинденбурга» (с упоминанием имени президента или без него), законные интересы, идеологические различия и личное соперничество свели эти усилия на нет. Их результатом стали всего лишь несколько совместных предвыборных воззваний, а в одном или двух случаях было организовано техническое сотрудничество по ряду ограниченных вопросов.

В конечном счете виновником неудачи этих усилий стал сам Гинденбург. Поскольку все они были сосредоточены вокруг его личности, только он мог дать тот объединяющий импульс, которому подчинились бы партии, пекущиеся о своих узких интересах. Помимо этого его решительная, прямая позиция помогла бы сконцентрировать внимание на предмете обсуждения кампании. Если страна должна была вынести суждение относительно использования им своих полномочий, ей следовало объяснить, с какими целями он их применял. Даже принимая во внимание ограничения по причине возраста и должности, все же следовало предусмотреть ряд его выступлений и заявлений. Но страна не слышала и не видела своего президента. Гинденбург воздерживался от любых публичных вмешательств в кампанию. Он проявил некоторый интерес к деятельности консервативной народной партии и нашел несколько ободряющих слов для кандидата от умеренного крыла Немецкой национальной партии, но, как было объявлено его помощниками, «для президента рейха дело принципа – не вмешиваться в избирательную кампанию».

Его пассивность помогла сделать еще более неясными основные моменты кампании, потому что объяснение своему молчанию, которое он дал, основывалось на смешении непартийного статуса президента с неполитическим. Хотя он не был связанным с какой – либо конкретной партией или партиями, его должность никогда не была и не могла быть неполитичной. К тому же в последние месяцы она приобрела дополнительное политическое значение. Если ранее он был арбитром в решении национальных проблем, теперь он стал официальным лидером нации. Кабинет Брюнинга был «его» правительством, бюджетный декрет был президентским, и избирательная кампания вращалась вокруг его лидерства. Списав ее на очередное соревнование между партиями, Гинденбург помог скрыть ее истинное значение и стократ усложнил задачу Брюнинга и его сторонников.