Героика. Сага о не очень хороших людях
Шрифт:
— А знаешь, ты права, Твоя Светлость, — промурлыкал он, пряча зловещую ухмылку. — Сегодня такой прекрасный день. Незачем тратить его в четырех стенах. Зуб даю, эта рыбалка запомнится тебе до конца всей твоей жизни...
***
Ночью разразилась неистовая буря, и злые грозовые облака спрятали луну и звезды за своими плотным телами. Небеса пролились дождем, что быстро перетек в хлещущий ливень. Пригибая деревья к земле, резвился как в последний раз ветер. Дороги размыло в липкую жижу, и лишь мощенный
Ветвистая молния разрезала черное небо, озарив мчащийся по тракту дилижанс. Раскачиваясь из стороны в сторону, тот угрожающе скрипел и дребезжал, словно в любой момент был готов развалиться от износа. Круглые колеса вздымали фонтанчики брызг, когда пересекали растекшиеся лужи. За стеклами в каретных фонарях горели свечи. Звонко щелкал кнут, и в такт ему стучали шестнадцать подкованных копыт. Шум и гам разносились в ночи, сопровождаемые раскатами грома.
Четверкой лошадей правил морщинистый, полуслепой возница. Уставившись в темноту мутными глазами, он вел карету по некому мистическому, дарованному ему от рождения чутью. Ворот его плаща-дождевика был поднят, скрывая нижнюю половину лица. Дождь весело стучал по его широкополой шляпе. Когда грохотал гром, и белая вспышка освещала темное пространство, лицо старика пересекала кривая ухмылка.
В салоне было темно, и жались по углам четыре разнокалиберные фигуры. Трясясь и подпрыгивая вместе дилижансом, они коротали время, вяло переругиваясь друг с другом.
— Ай! — раздался в полумраке женский голос. Звучал он неприятно, неся в себе шипящие оттенки, будто кто-то научил разговаривать кобру. — Жирдяй! Я снова отбила ногу о твои баллоны! Зачем ты вообще таскаешь с собой эту бандуру?!
— Фамильное оружие моей семьи, — ответил ей добродушный бас, — его еще мой дед собрал. Так что без него — никуда.
— Надеюсь, когда-нибудь он взорвется у тебя под задницей!
— Не стоит ему так быстро гнать, — угрюмо пробормотал самый маленький сутулый пассажир. Сидя в своем углу, он с тоской вслушивался в дождь, барабанящий по крыше. — В такую погоду, да еще ночью — неровен час разбиться.
— Перестань канючить, остроухий, — фыркнул его сосед напротив. Голос его звучал уверенно и слегка надменно, как голос человека, с детства привыкшего во всем быть первым. — Ты знаешь не хуже нас, задание срочное, и каждая минута на счету.
Дилижанс приближался к перекрестку, когда рядом с пересечением двух дорог сгустились тени, и из мрака соткались два человеческих силуэта. Первый из них — высокий и помпезный — был настолько черен, что выделялся даже на фоне ночи, будто кто-то взял огромные ножницы и вырезал фигурку из пустоты между звездами. Струи дождя проходили сквозь него, как сквозь туман, не встречая на пути сопротивления.
Воздев к небу когтистую руку, он начал читать заклинание. Голос его не имел ни возраста, ни пола, и в то же время напоминал гулкое звучание органа. Его худой и низенький спутник стоял рядом, почтительно внимая.
Ударила изогнутая молния, и на ладони чтеца загорелась алая вспышка. Произнеся финальное слово, он метнул ее в надвигающуюся карету. Раздался громкий хлопок,
Возница заорал и выронил кнут. Схватившись за лицо, он на мгновение забыл и свою миссию, и свое имя. В унисон с ним в салоне завопили четыре пассажира. Мир вокруг дилижанса пульсировал в багровом сиянии. Ветвистые прожилки темноты пересекали красное небо, подобно шрамам.
Фыркая и хрипя, лошади замедлили свой ход, а затем и вовсе сошли с тракта. Выкатившись на обочину, карета остановилась. Истошные крики прекратились, и наступила гробовая тишина.
Опустив руку, чтец взглянул на своего спутника и произнес-проскрежетал, как будто складывая слова из механических звуков:
— Мальчишка обманул меня. Он должен был принести кровь и кинжал на перекресток и получить свою награду, но вместо этого решил провести ритуал сам. Он тайно скопировал страницы из моего дневника, и значит, знает все о внутреннем устройстве лабиринта. Отправляйся на остров и сделай то, о чем тебе говорили.
Слушавший понятливо кивнул. Не говоря ни слова, он перебежал через дорогу и подошел к остановившемуся дилижансу. Со скрипом открылась и закрылась дверь, и тотчас же багровый свет погас. Кровавое небо вернуло свой привычный угольный оттенок. Оставшийся на перекрестке силуэт обратился дымом и растаял.
— Что это было? — недоуменно вопросил в салоне женский голос.
На козлах изумленно оглядывался по сторонам возница. Оба каретных фонаря погасли. Не понимая, что произошло, старик отыскал свой кнут и звонко щелкнул им по лошадиным спинам. С недовольным ржанием четверка тронулась с места, возвращая транспорт на дорогу.
— Секунду назад мы спокойно ехали по тракту, а затем внезапно оказались на обочине, — ответил женскому голосу надменный товарищ. Приоткрыв дверцу кареты, он осторожно выглянул наружу. — Как это случилось, я не помню.
— И я, — откликнулась девушка. Приоткрыв вторую дверь, она последовала примеру своего соседа. — На засаду не похоже, иначе бы на нас уже напали.
Обернувшись к противоположному сиденью, онаспросила:
— А вы трое что скажете?
— Я ничего не помню, — ответил добродушный бас.
— И я, — сказал самый маленький спутник. — Как будто заклятие какое-то наложили...
Сидевший меж ними пятый пассажир лишь обескураженно развел руками.
***
— Слушай, Твоя Светлость, — пронырливо спросил Хиггинс, — а что это у тебя за медальончик?
Миновав Арку Богов, они пересекли ров по подъемному мосту и оказались за городской чертой. Утреннее солнце парило в голубом небе. Бабочки порхали над цветами. Разомлевшие крокодилы валялись у воды и лениво щелкали челюстями. Наступил час второго завтрака, и сторожевая башня у дороги издавала чавкающие звуки.
— Рад, что ты заметил, — горделиво ответила Дана. — Это золотая медаль, которой меня наградили по окончании женской магической академии. Она символизирует мои выдающиеся успехи в учебе. Я попросила ювелира оправить ее в рамку, чтобы можно было носить как кулон.