Героинщики
Шрифт:
– МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ!
Я бы не хотел, чтобы нас видели вместе, но Клаудиа просто отвечает ей:
– Иди на хуй, идиотка.
И мы трогаемся с места. Едем в гостиницу «Кейли». Господи, я нервничаю, как никогда раньше, а потому начинаю болтать, как неистовый, болтать что-то о концерте, как мне понравилась новая версия «The Nightwatchman» с гитарными рифам Даррена Фостера. Она закрывает мне рот и просит:- Ш-ш-ш ... Мне не нравится, когда ты так много говоришь.
Я закрываю рот, и скоро мы оказываемся в «Кейли», швейцар открывает двери нашей машины, и мы заходим в гостиницу. Мы с водителем похожи на обычных пьяниц с улицы, но весь персонал ультравежливый с нами из-за этой женщины. Точно говорю, приди я сюда сам, меня бы даже на порог этого
Затем заходим в ее номер. Он просто огромен - в этот номер, типа, можно вместить целых две обычных киркгейтских квартиры. В нем есть гигантская ванная комната. Клаудиа бухается на огромный траходром и поглаживает место рядом с собой, приглашая меня. Я очкую - у меня всегда так с девушками бывает, и хотя никому из ребят я об этом никогда не рассказывал, но у меня уже был секс. Трижды. Будь спокоен, как слон, друг, приказываю себе я, но мои нервы скрутились в тугой клубок. Если мне так сложно с девушками, которые мне искренне нравятся, то это точно завершится катастрофой, ага. А если честно, то Клаудиа мне вообще не нравится, потому что она выбралась из своих узких джинсов и обнажила отвисшие бедра, а я смотрю на ее двойной подбородок и вспоминаю ту обложку альбома снова и снова. Вот что мне интересно: там действительно была изображена Клаудиа Розенберг?
Она достает из кармана какой-то пакетик; Господи - это героин; она высыпает его в фольгу, свернутую в трубку. Ее легкие наполняются дымом, она вся обмякает и расползается по кровати. Предлагает трубку мне, и я не могу удержаться в этой ситуации. Но я так сильно нервничаю, что взрываюсь кашлем, и она надрывно смеется надо мной, но мне похуй, потому что мои конечности становятся тяжелыми и неподвижными, мой страх постепенно исчезает.
Клево.
Никаких нервов.
Я быстренько избавляюсь от одежды и оказываюсь рядом с ней на огромной постели. Она поворачивается ко мне своим пухлым пожилым лицом и говорит, пробегая пальцами по моим соскам так, будто у меня были какие-то особенные манящие сиськи:
– Ты такой милый ...
– Я всегда ... всегда любил ... твою ...
– Ш-ш-ш ...
– Опять я чувствую ее палец на своих губах, пока другой рукой она лезет мне в трусы, которые я забыл снять; блядь, как давно у меня не было секса - даже под героином у меня прочно стоит.
– У тебя такой длинный, замечательный пенис ... Очень длинный. Не толстый, но очень, очень длинный!
Не толстый ...
Я сразу вспоминаю, что говорил мне Кайфолом, лезу в карман, достаю лубрикант и натираю им свой член. Она снимает трусы, я чувствую какой-то сильный лиственный аромат, но ничего не говорю. Уже понятно, что она долго сидит на героине, так чего бы мне ожидать, что она будет заботиться о личной гигиене? До реабилитации я был точно таким. Но в связи с этим мне приходит мысль: неужели Дженис Джоплин или Билли Холидей жили в том же смраде?
Клаудия начинает стонать:
– Давай ... Давай ... Трахни меня!
– Ладно ...
– соглашаюсь я и нависает над ней в миссионерской позе, развожу ей ноги и двигаюсь прямо в жопу.
Она вся вдруг напрягается, чуть глаза не вылезли:
– ЧТО ТЫ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ДЕЛАЕШЬ?!
– Я ... типа ... трахаю тебя, - отвечаю я.
Друг, после этого она просто отталкивает меня прочь и хватает за волосы.
– УБИРАЙСЯ ОТСЮДА СЕЙЧАС ЖЕ!
Я вырываюсь из ее рук, оставив у нее в ладони половину шевелюры, и, как в замедленной съемке, поднимаюсь с кровати, потому что обдолбанный, как и она. Пытаюсь найти свои штаны, но никак не могу их натянуть, поэтому все время повторяю:
– Извини, извини меня ... Успокойся!
Она встает, обнаженная ниже пояса, в одной черной футболке, и кричит:
– Ты что, думал, как я уже старая, то можно воспользоваться мной, как туалетом?
– Нет ... Я только думал ...
Она
– УБИРАЙСЯ НЕМЕДЛЕННО!
– ревет она, и я снова прошу ее дать мне минутку, чтобы я мог одеться, но она все время бьет меня, отвешивает мне пендель; хуже всего то, что я даже не могу ударить ее в ответ, потому что она - женщина, поэтому я закрываюсь от нее в ванной комнате, надеясь на то, что она успокоится.
– Покури еще!
– советую я ей через дверь.
Но она все равно кричит, чтобы я шел отсюда, поэтому я выбираюсь из своего укрытия и выбегаю в другую дверь, попадая прямо в коридор, а эта сука сразу закрывается внутри на замок!
О-о-о-о-о-о, бля-я-я-я ...
Я оглядываюсь в пустом коридоре, потом начинаю стучать в тяжелые двери и умолять впустить меня назад, чтобы хотя забрать одежду, а она визжит:
– Одежду свою ебаную заберешь под окном!
– НЕТ! ПОЖАЛУЙСТА!
– прошу я, стирая кулаки в кровь, но тут в коридор выглядывает парень из соседнего номера, и прошу его: - Пожалуйста, помоги мне ...
Парень возвращается в комнату и тоже закрывается на замок. Я снова окидываю взглядом коридор и вижу неподалеку тележку, на которой нахожу пару подносов, одним из которых прикрываю себе яйца, а другим - зад. Таким образом я шагаю по коридору, вызываю лифт, и когда тот приезжает, оттуда на меня смотрит какая-то парочка, которая сразу взрывается громким хохотом. Я захожу в лифт, жму на кнопку первого этажа, но эта зараза останавливается уже на следующей этаже, и передо мной появляется женщина с маленьким сыном, которые удивленно уставились на меня и решили подождать другой лифт.
– У этого человека нет одежды!
– говорит мальчишка, и мать ведет его прочь, куда-то дальше по коридору.
Я еще раз жму на кнопку, и лифт едет вниз, останавливаясь на этот раз прямо в битком набитом холле.
Господи, что же мне делать, что я скажу полиции? Что старая голландская певичка выбросила мою одежду через окно, потому что я пытался трахнуть ее в жопу? Меня точно отправят в тюрьму! Поэтому я просто бегу к двери мимо ресепшн, несмотря ни на кого и крепче держу свои спасительные подносы, и слышу громкий хохот посетителей.
Швейцар бежит за мной и кричит:
– Эта посуда - собственность отеля!
Но я уже на улице, я вижу, что моя куртка лежит в луже, прямо на тротуаре возле стоянки для такси, а чуть дальше замечаю своего «Фреда Перри» в сточной канаве ... И где мои джинсы? Блядь ... я смотрю вверх и вижу, что они зацепились за флагшток, но их вот-вот сбросит ко мне ветерком ... Я слышу, как ехидно мной смеются девушки в пабе через дорогу. Это - Ратленд, друг ... Лучшее место в этом мире ... И вот ко мне летят мои джинсы. Нахожу один кроссовок. Затем отбрасываю в сторону подносы, быстро надеваю белье и стараюсь натянуть на себя грязную одежду. Швейцар, который все это время кричал что-то о полиции, подбегает ко мне и подбирает подносы, а я бегу с голой задницей по улице, держа в руках одежду, лишь бы оказаться подальше от этого ужасного места. Один таксист, который смотрит на меня из машины и хохочет, как лошадь, выкрикивает какие-то отвратительные вещи, но мне похуй - я спускаюсь в какой-то старый, заброшенный подвал, там влезаю в джинсы и бегу дальше босиком по грязной, мокрой улице, и тут начинается дождь, поэтому я одеваю еще и рубашку с курткой, лишь бы хоть немного согреться. Когда я добираюсь до центральных улиц, то понимаю, что мне придется снова пройти мимо «Кейли», или «Блядоленда», как я теперь всегда буду его называть, чтобы попасть на автобусную остановку. Мои босые ноги замерзли, но я уверенно шагаю мимо нарядных адвокатских контор и роскошных офисов на Джорджиан-сквер, украшенных колоннадами, и рад, что сейчас уже поздно и улицы почти пусты. Мои лапы грязные, холодные и избитые, так я точно подхвачу какую-нибудь пневмонию и снова попаду в больницу, это я точно тебе говорю, друг. Поэтому я просто рассматриваю каждую трещину на асфальте и напеваю тихонько старую детскую песенку: