Герой со станции Фридрихштрассе
Шрифт:
— Ты приехал, — сказал Евгений.
— Да, я хотел, не знаю, почему я не…
— Ты здесь, остальное неважно.
Они отправились выпить пива и говорили так, будто виделись только вчера. Не было ни отчужденности, ни стыда, они остались теми же Александром и Евгением — светловолосыми братьями с Горного Алтая. В тюрьме Евгений, по всей видимости, внимательно следил за деятельностью брата в течение последних недель.
— Горжусь тобой. Молодец, что откопал такую историю. Этот тип теперь знаменитость. И ты тоже.
— Ну, я всего лишь делал
— Ты все такой же скромный, Алекс, предпочитаешь не отсвечивать. Пора бы уже ставить себя на первое место.
— С чего ты взял, что мне это нужно?
— С того, что я твой брат.
— Да прекрати, мне вполне достаточно того признания, что я получаю сейчас.
— А ты сам не хотел бы стать героем?
— Я не герой.
— Тот тип тоже, просто притворяется. Я видел его по телевизору, он врет, точно тебе говорю.
Ландман удивленно посмотрел на брата:
— Почему ты так думаешь?
— Жизненный опыт. Я слишком часто видел, как люди врут. Некоторые из страха, некоторые из наглости, некоторые просто по привычке.
— У тебя что, встроенный детектор лжи? — раздраженно спросил Ландман.
— Да, можно и так сказать. У меня нюх на вранье. При моей работе ошибаться нельзя. Был один тип, который, как мне казалось, меня обокрал. Я уже хорошенечко начистил ему морду, а он все не хотел признаваться. Тогда я отрубил ему палец, потому что это обычно помогает вывести на чистую воду. А позже выяснилось, что он в самом деле был не виноват. Представляешь, как мне было неловко?
Ландман в ужасе смотрел на брата.
— Конечно, Евгений, прекрасно тебя понимаю. С кем не бывает! Всякий может отрубить другому палец по ошибке. Наверное, потому у людей и десять пальцев на руках, никогда ведь нельзя исключать такую глупую оплошность!
— За что ты на меня злишься? — спросил Евгений.
— Потому что я был очень рад снова увидеть брата и совсем забыл, что он преступник!
— Ладно, ладно, прости. Я просто хотел сказать, что твой тип набрехал. Надеюсь, у тебя не возникнет из-за него неприятностей. Просто предостережение от старшего брата, не больше.
— Я проверил историю, все сходится, — резко ответил Ландман.
— Ой ой, братишка!
— Ну что?
— Мой встроенный детектор лжи сигнализирует, что и ты врешь. Что случилось? Не пытайся обмануть свою плоть и кровь.
— Я не вру! — сказал Ландман так громко, что окружающие посмотрели на них. — Мой мир устроен иначе, чем твой, я не такой, как ты!
— Ладно, успокойся, — примирительно сказал Евгений, — я тебе верю, брат.
Но Ландман понимал, что это неправда. Все последующие дни сомнение старшего брата висело над ним грозовой тучей.
17
Обычно Хольгер Рёсляйн сторонился бывших сотрудников Штази. Встречи с ними были для него неприятны и тревожны. Большинство этих людей, особенно из старших офицерских чинов, очень умны, а некоторые даже симпатичны. Что осложняло дело. С ними приходилось быть
К сожалению, это не всегда срабатывало, всплывали и запутанные случаи, в которых увязал даже он. Дело Михаэля Хартунга было как раз из таких. Рёсляйн уже прочитал все, что имелось на этого человека в архиве. Личные дела работников рейхсбана. Документы Штази, заведенные во время общей проверки безопасности в сентябре 1980 года — Хартунг тогда только начал работать на Фридрихштрассе, — в которые было подшито весьма объемное дело «Мертвый рельс», как Штази обозначали в документах массовый побег 12 июля 1983 года. Следом шли досье заключенных в Хоэншёнхау-зене и отчеты для политбюро и для товарища генерального секретаря Эриха Хонеккера.
Чем дольше Рёсляйн копался в этом деле, тем сложнее оно становилось. Правительство ГДР в то время публично преуменьшало значение успешного железнодорожного побега. Тем тяжелее было докопаться до истины. Хонеккер был в бешенстве, он неоднократно вызывал к себе министра госбезопасности Мильке. Протоколы, отчеты, анализы и корреспонденция по этому делу занимали два двухметровых стеллажа в архиве Штази. И несмотря на это, Хольгер Рёсляйн так и не смог составить полную картину этого побега. Слишком много противоречий, слишком много несовпадений.
Из документов следственного изолятора Хоэн-шёнхаузена, где Хартунг, согласно заключению, провел два месяца, выходило, что было всего несколько протоколов допросов. Пять, если быть точным. Михаэля Хартунга держали два месяца в строгом режиме, очевидно, с целью измотать и заставить дать показания. Тогда почему же его неделями не допрашивали? В отчетах политбюро говорилось о ежедневных допросах. И почему Хартунга отпустили просто так, без признания?
Еще больше Рёсляйна сбивало с толку личное дело с карьера в Бервальде, куда Хартунга отправили отбывать условный срок. Дело было открыто 21 июля 1983 года. Кадровик карьера сделал пометку, что разнорабочего Михаэля Хартунга накануне проинформировали о правилах пожарной безопасности. А массовый побег произошел всего за неделю до этого, и официально Хартунг должен был находиться под стражей в Берлине.
Рёсляйн был в замешательстве. Эта история настолько подстегнула его любопытство, что он в конце концов решил пойти против своих принципов и попросить о личной встрече бывшего начальника службы безопасности станции Фридрихштрассе, подполковника Фрица Тойбнера. Это решение далось ему нелегко. С Тойбнером у них был публичный конфликт, и тот однажды даже назвал его одержимым ненавистником ГДР. И, конечно, Тойбнер тут же рассмеялся ему в трубку: «Гляньте-ка, какая честь! У великого искоренителя Штази есть ко мне вопросы!»