Гибель отложим на завтра. Дилогия
Шрифт:
– Ну что ты! Как ты можешь так думать? – испуганно прошептала девушка. – Да ведь ты мне вместо матери! Неужели я смогу так с тобой поступить? Царица ни за что не узнает, что это был ваш с Ниррасом план. Она станет думать, будто это идея одного только Аданэя.
– И чего ты хочешь всем этим добиться, Ли-ли? – все еще не теряя надежды отговорить девушку, спросила Гиллара, хотя понимала, что надежда эта бесплодна.
– Я просто хочу, чтобы никто не пострадал, вот и все. Лиммена не столкнется с предательством, Латтора не лишится законного трона. Твоя совесть будет чиста. Аданэй не женится на Аззире и тем самым избежит
– А ты, конечно, будешь рядом с ним? – язвительно пропела Гиллара.
– Я бы очень этого хотела, к чему скрывать. Но вряд ли смогу, ведь за его жизнь и свободу я пообещаю Лиммене остаться при дворе и стать ее дочерью.
– Ты готова жертвовать жизнью и счастьем ради властолюбца, которому нет до тебя никакого дела?
– Я ведь уже сказала: не только ради него. Ради других тоже. И ради себя: я не смогу спокойно жить, зная, что могла предотвратить беду, но не предотвратила. И не надо, госпожа моя, – Ли-ли усмехнулась, заметив, как ее наставница снова собирается что-то сказать, – не пытайся открыть мне глаза на Аданэя. Я прекрасно вижу все его недостатки.
– Тогда почему? Почему он так для тебя важен?
– Не знаю. Это как болезнь… Впрочем, со временем я смогу с ней справиться.
– Ты безумна! – рявкнула Гиллара. – Делай, что хочешь! Но сначала позволь мне последний раз воззвать к твоему разуму. Я хочу кое-что показать тебе. Идем! – крепко ухватив девушку за запястье так, что та даже вскрикнула от неожиданности, Гиллара потащила ее вверх по лестнице. Ли-ли едва поспевала следом за разгневанной женщиной. Наконец, Гиллара остановилась и, неровно дыша после долгого подъема, открыла дверь в библиотеку, пропуская Ли-ли вперед. Не зажигая огня, она обернулась к девушке и еще раз спросила:
– Ты точно уверена Ли-ли, что готова чем-то жертвовать ради людей, которые от тебя отказались, бросили?
– Я не считаю, что чем-то жертвую, – рассеянно произнесла девушка. – Так что ты хотела мне показать?
– То, что тебя разубедит. Но для этого нам придется выйти на балкон. Там, конечно, холодно, но мы ненадолго. Если хочешь, накинь что-нибудь, чтобы не замерзнуть.
Ли-ли только равнодушно пожала плечами и первая подошла к двери, что вела на этот самый балкон. Обняв сама себя за плечи и съежившись от холода, она недоуменно посматривала на Гиллару. Последняя холода не чувствовала: горячая кровь так быстро бежала по жилам, а сердце так неистово колотилось, что ей стало даже жарко.
– Но здесь ничего нет, – растерянно оглядываясь, произнесла Ли-ли.
– Подойди к перилам и посмотри вниз, – приказала Гиллара. – Ты видишь эту высоту? Я хочу, чтобы ты представила, что тебя ждет. Из-за опрометчивого решения вся твоя жизнь, Ли-ли, станет похожей на бесконечное падение в пропасть. Так смотри же, Ли-ли, смотри! Ты готова к такому? Тебе не страшно?
– Я не боюсь, – слабо прошептала девушка, все еще не отрывая взгляда от далекой, угрюмой земли. Она слегка перегнулась через низкие перила, словно пытаясь что-то разглядеть во тьме. Ли-ли стояла так совсем недолго, было холодно, и она уже собиралась отойти от темной бездны и вернуться в замок, когда почувствовала, как ноги ее отрываются от пола, она теряет равновесие, и легкое тело переворачивается в воздухе. А затем –
Гиллара, держась обеими руками за ограждения, тяжело, со свистом дышала, хватала ртом воздух. Удивительно, откуда в ее старом теле вдруг появилась такая сила и ловкость, которая позволила осуществить задуманное. Сейчас за это приходилось расплачиваться. После такого мышцы и кости станут ныть еще не один день. Но ей удалось: Ли-ли не успела ни ухватиться за перила, ни вообще хоть как-то отреагировать.
Не сразу Гиллара осмелилась подойти к краю и посмотреть на землю, а когда решилась, то лишь резко глянула в темноту, увидела там чернеющий силуэт Ли-ли, раскинувшийся в уродливой позе смерти, и так же резко отвернулась от страшного зрелища. Неосознанным движением вытерла ладони о юбку, тяжко вздохнула, зашла обратно в комнату и только тут почувствовала, как ее знобит.
Губы Гиллары еле слышно прошептали: "Я любила мою девочку, мою Ли-ли. А она выбросилась с балкона. Какой чудовищный рок!"
С трудом передвигаясь, она добралась до теплых подвальных комнат, чувствуя боль во всем теле. Боль, которая продолжит напоминать ей какое-то время о том, как все произошло на самом деле.
Предпочитая не звать слуг, Гиллара сама разожгла в камине огонь, раскинулась на широком мягком ложе и принялась пить вино, не считая количества выпитого, пока веки ее не потяжелели. И только тогда ее сморило. Гиллара знала: это лучший способ забыть.
А наутро прибежали перепуганные рабы и рассказали обо всем. Ли-ли. Самоубийство.
Да, Гиллара помнила, как это было.
Она очнулась от раздумий, обнаружив, что по щекам стекают слезы, а она так и продолжает бездумно вращать перо в руке, еще не написав Ниррасу ни строчки. А между тем свеча уже догорает, да и телу становится все холоднее и холоднее в этой высокой, открытой всем ветрам башне. Что же такое происходит? Словно все сговорились разрушить ее планы! Сегодня жрица, до этого – Ли-ли.
Ли-ли. Бедная девочка, она могла бы жить. Но, увы, предпочла умереть. Она сказала, что готова пожертвовать жизнью ради Аданэя. Это были ее слова, разве нет? Вот и пожертвовала, бедняжка. Это было самоубийство.
Гиллара внушала себе эту мысль с завидным упорством, ибо, когда ей казалось это необходимым, она могла обмануть кого угодно, даже себя.
"Я так любила мою девочку, – вздыхала Гиллара, утирая слезы, – я бы никогда не смогла ее убить. Это она, она сама! И Аданэй. Он виновен в ее смерти, только он. Девочка просто не выдержала безответной любви. О, как это все ужасно!"
Гиллара печально качнула головой и усилием воли прогнала траурные мысли. Все-таки надо было взять себя в руки и написать Ниррасу послание, объяснить советнику, почему так необходимо отправить принца к жрицам, которые собирались подвергнуть его жизнь и, следовательно, их общие надежды серьезному риску.
Она уставилась на все еще чистый пергамент, и наконец коснулась его пером. Шифрованные символы быстро побежали по бумаге, оставляя на ней темный неровный след.