Гибель отложим на завтра. Дилогия
Шрифт:
Потом закрутилось и вовсе что-то невообразимое. И лишь затем пришла вожделенная пустота и забвение.
Он очнулся оттого, что сверху что-то капало, а у него возникло ощущение, будто он валяется, едва не тонет в огромной луже. Так и оказалось. Ночью начался дождь, который не прекратился до сих пор. Аданэй попытался что-нибудь вспомнить, но в голове вместо памяти нащупал только противную вязкую кашу. Последнее яркое воспоминание – Вильдерин и его мстительные слова, а дальше лишь смутные образы. Ясно только одно – накануне он напился как самый распоследний пьяница. Тело подчинялось плохо,
"А, терять уже все равно нечего", – решил он, оглядывая себя. Вся одежда была в грязи, а обувь, пояс с оружием и украшения – сняты. Аданэй прикоснулся к мочке уха – на кончиках пальцев остались следы спекшейся крови – серьгу тоже украли.
Болели глаза, двигать ими оказалось жесточайшей пыткой, а потому дальше он старался смотреть только прямо перед собой. Покачиваясь, встал на ноги.
И именно в этот момент услышал в голове знакомый голос:
"С пробуждением, царь".
"Убирайся из моей головы", – огрызнулся он.
"Всего только один вопрос, очень уж интересно: удалось тебе утопить в вине угрызения совести?"
"Уходи", – простонал он.
"Знаешь, на заре моей жизни мне довелось плавать с пиратами, – непонятно к чему сказала Шаазар. – Да-да, они существовали уже и тогда. Так вот, среди этих людей бытовала поговорка: парус поник – хватайся за весла".
Ее голос отдавался болью в висках, и Аданэй хотел лишь одного – чтобы он затих.
"Оставь меня в покое. Я не звал тебя, уйди!"
"А я прихожу, когда вздумаю. Но сейчас так уж и быть, оставлю тебя наедине с чувством вины. Как он все предугадал, а? Умным мальчиком оказался твой друг. Прощай, мой Аданэй. Точнее, до встречи. Скорой встречи".
И она наконец исчезла.
"Слава Богам!" – подумал Аданэй и, все еще раскачиваясь, двинулся вперед.
Похоже, единственное, что он мог сейчас сделать – отправиться обратно в дом Милладорина и Рэме. Судя по реакции прохожих, по тому, как они шарахались – выглядел он довольно красноречиво, да и запах, должно быть, соответствовал внешнему виду.
Наверное, его принимали за нищего. И неудивительно – заляпанная, местами порванная одежда, лицо и волосы в брызгах грязи, которые уже начали подсыхать на выглянувшем после дождя солнце. И запах. Разумеется, запах. Точнее, вонь. Ему казалось, что он и сам ощущает ее. Если он сейчас же не доберется до особняка Милладорина – еще бы вспомнить, где он и как выглядит, – то его наверняка схватят и вышвырнут из города, как зачастую поступают с нищими. Или сами нищие, приняв его за соперника в своем ремесле, убьют в каком-нибудь переулке. А своей смертью он уже никому не поможет – тогда зачем умирать? Тем более, сейчас, при свете нового дня ему все казалось не таким уж ужасным. Да, Вильдерин его ненавидит. Но разве это означало, что он, Аданэй, должен бросить его там, в том кошмаре?! В конце концов, он – царь. Ему под силу почти все. Нужно только подумать,
Ладно, об этом он подумает, когда все-таки найдет дом Милладорина. Потому что сейчас ему самому угрожает опасность – если его схватят и выкинут из города, то как он вообще сможет добраться до Эртины? Попробуй, докажи кому-нибудь, что нищий попрошайка – это блистательный Аданэй Илиринский.
Он долго бродил наугад, стараясь продвигаться к центру города. Здравый смысл подсказывал, что самые богатые дома обычно находятся в центре. Расспрашивать прохожих не решался, чтобы не привлечь к себе излишнего внимания. Наконец он все-таки наткнулся на огромный домище, почти дворец – тот самый.
Постучав в дверь и прислушавшись, идет ли кто-нибудь открывать, Аданэй замер. Тишина. Постучал еще раз, уже громче, и только тут расслышал шаги с той стороны. Однако стоило двери открыться, как она тут же захлопнулась прямо у него перед носом. Краем глаза Аданэй заметил толстую служанку, а краем уха услышал, как она проворчала:
– Помои и милостыня с черного входа.
Что же, разве можно было ожидать чего-то иного?
С черного входа ему открыли уже быстрее, в этот раз какая-то шустрая молоденькая рабыня. Но и она порывалась захлопнуть дверь, так что Аданэю пришлось ее удерживать.
– Милостыню не даем, – верещала девчонка, тщетно пытаясь вытолкнуть нищего. – Помои после полудня.
– Умолкни! – прикрикнул на нее Аданэй, и она, то ли почуяв власть в его голосе (рабы и слуги отчего-то всегда безошибочно ее улавливают), то ли еще почему, прекратила попытки выставить его за порог.
– Позови своего господина. Милладорина.
– Нет его, – буркнула девица, снова попытавшись закрыть дверь.
– Тогда Рэме зови… то есть Рэммину.
Девица все еще стояла в растерянности, не зная, стоит ли звать охрану, чтобы те вышвырнули наглого попрошайку, то ли подчиниться этому странному оборванцу с высокомерным как у господина лицом. Пока она думала, Аданэй процедил:
– Быстрее. Я жду. Мне нужна Рэммина.
Наконец рабыня, неуверенно оглядываясь, все-таки отправилась за своей госпожой – тоже рабыней, правда, бывшей.
Ожидание под дверью показалось долгим. Аданэй уже начал думать, будто проклятая девчонка обманула его и даже не собиралась никого знать. Но в этот момент дверь растворилась и на пороге нарисовалась горящая негодованием Рэме.
– Убирайся прочь, грязный… – начала она кричать, но осеклась. Дальше ее глаза становились все больше и больше, и вот уже ее губы дрогнули в судорожной попытке не расхохотаться. Однако она сдержалась и, обернувшись на служанку, махнула рукой:
– Уйди!
Та подчинилась, и Рэме наконец позволила себе едко рассмеяться.
– Вижу, государь, твои благие намерения не увенчались успехом.
– Он меня ненавидит.
– Ты удивлен?
– Может, все-таки впустишь меня?