Гиблая слобода
Шрифт:
— Извините меня, я на минутку, — сказал Жако своей даме.
— Ну, конечно, беги, спеши, не теряй времени, стоит ли ждать, пока кончится вальс! — насмехалась девушка, неправильно истолковав его слова.
Парни из Гиблой слободы и Шанклозона теперь уже рассеянно прислушивались к музыке, а тот, кто должен был идти на помощь дежурным, подготовлял почву, шепча своей даме:
— Возможно, мне придется отлучиться ненадолго…
Виктор, оказывается, напился и стал приставать к Рыжему. Тот сначала не ответил, сдержался, но Виктор сказал какую-то гадость о Новостройке…
Жако и Мимиль с одной
В пустынном дворе парней предоставили самим себе.
— Вы хотели драться? Ну что ж, пожалуйста.
Жако, Мимиль, Шарбен и парашютист присели на корточки у стены, наблюдая за противниками, которые стояли лицом к лицу, заложив руки за спину, и переругивались без особого энтузиазма. Мороз крепчал, и было темно, несмотря на свет фонаря, со скрипом раскачиваемого ветром.
Противники дрожали от холода, но ни один не решался напасть первым. Наконец Рыжий пожал плечами.
— Больно нужно! Не хочу я марать о него руки!
Он потер ладони, поднял воротник и вернулся в танцевальный зал.
Шарбен, парашютист, Мимиль и Жако прошли гуськом мимо Виктора, презрительно отвернувшись.
Жако, шедший последним, собирался уже войти в дом, когда Виктор окликнул его.
— Чего тебе?
Виктор с трудом держался на своих кривых ногах. Сжимая кулаки, он размахивал руками, рубашка была расстегнута, и конец галстука перекинут через плечо. С губ срывались бессвязные ругательства.
Жако не спеша смерил его взглядом с явным отвращением.
— Ступай-ка лучше домой, проспись, старина, а меня ждут в зале.
Он собирался уйти, но Виктор крикнул:
— Ну и убирайся, рогоносец!
Жако побледнел.
Виктор, хихикая, топтался на месте в световом круге от фонаря. Растопырив руки, он размахивал кулаками с мрачным воодушевлением, губы растянулись в широкой ухмылке, лицо побагровело. Вдруг он замер на месте, вытянул руку, словно для клятвы, и проговорил:
— Эй, рогоносец, ты хоть знаешь самое веселенькое? Она брюхата, твоя Бэбэ!
— Что ты сказал?
Виктор прыснул со смеху и долго не мог успокоиться.
— М — да… папенькин сынок сделал ей ребеночка и был таков… хи — хи!
И он все повторял, держась за бока:
— Брюхата! Брюхата! Брюхата, красотка Бэбэ!
Жако вскрикнул, точно от боли:
— Сволочь!
Опустив голову, он вошел в дом и с силой захлопнул за собой дверь.
Бал был в полном разгаре. Ребята старались изо всех сил. Драку пресекли в самом начале, в зале даже ничего не заметили. Клод с Жанной танцевали вальс по — венски, плавно кружась и сгибая колени так, что они почти касались. Платье Жанны развевалось, открывая небесно — голубую нижнюю юбку.
Иньяс монотонно наигрывал старинный вальс, который каждый знал с детства, и весь зал благоговейно подхватывал припев:
Вот улица, где мы бродили вместе — Забытое старинное предместье…Жако
— Скажи, это правда то, что говорят о Бэбэ?
Лизетта посмотрела на него своими ясными глазками и опустила ресницы, не переставая напевать:
Влюбленные блуждают до зари В проулках, где не светят фонари…— Но как же об этом узнали? — гневно спросил Жако.
— Очень просто, — ответила Лизетта, — ее видели в мэрии. Бэбэ хлопотала о получении пособия по беременности… А мамаша Жоли как раз пришла за своей пенсией. Она-то и рассказала обо всем в Гиблой слободе.
— Старая карга!
— Мамаша Жоли никогда не ошибается. Всегда все знает. Теперь всей Гиблой слободе известно об этом. Только, понимаешь, тебе избегали говорить, понимаешь…
Она умолкла. Жако вел партнершу мелкими, частыми шажками, закрыв глаза. Лизетта подхватила вместе со всеми слова припева:
Это улица Верных сердец…Жако открыл глаза. На какую-то долю секунды он увидел Бэбэ, которая не танцевала. При каждом туре вальса она мелькала перед ним, но ритм танца был так быстр, что все эти видения сливались в одно. Бэбэ казалась нежнее, мягче. Она была теперь иной. Нежной и хрупкой, доступной. Жако споткнулся, зашатался.
Она прекрасна при небе ясном, Она прекрасна и в день ненастный…Лизетта поддержала юношу и увлекла его за собой к краю танцевальной площадки.
— У меня голова кружится, — пробормотал он.
— Идем к стойке, выпьешь чего-нибудь. — И добавила шепотом: —Тебе станет легче.
Жако ухватился за край стойки.
— Что с тобой, Жако? Тебе плохо? Голова кружится?
Рядом стоял Ригон.
— Пустяки. Просто пить хочется. Канкан, белого вина, скорей!
— Правда, что мы покупаем машину?
Ритон отпил глоток из своего стакана, но тут же надрывно закашлялся, и вино пошло у него через нос. Он громко высморкался и проговорил в виде извинения:
— Не туда попало.
— А ты бы лучше к врачу сходил, вот что, — проворчал Жако. — А то, видно, придется тащить тебя силком.
Скрипнула дверь.
Тот, кто появился на пороге, выглядел несколько странно на этом балу. Одежда на нем была грязная, рваная: старая поношенная шинель землистого цвета, и стоптанные башмаки, на которые спадали слишком длинные вельветовые брюки, обтрепанные по краям. Грязный, лохматый, он весь зарос волосами, словно беглый каторжник, и казалось, лицо его поражено какой-то накожной болезнью. Он был маленький, даже крошечный, и просто утопал в своих отрепьях. Дверь осталась открытой, и налетавший порывами ветер раздувал лохмотья, в которые он был одет.