Гильдия Чёрных Кинжалов

Костылева Мария

— Я выросла в приюте. Гильдия Зелёной Трубки покровительствовала нам, и это они устроили отбор. Я оказалась самой подходящей кандидатурой…

Какие всё-таки удивительные музыкальные интонации! Ей бы в опере выступать.

Неделикатный Рейтег спросил:

— Ваши родители умерли?

— Мне говорили, что мой отец в тюрьме, — так же спокойно отвечала девушка. — Но я его никогда не видела.

— Мой тоже сидел в тюрьме, — вдруг сказал Рейтег. — Но умер два года назад. А вы точно решили… ну, в Библиотечный

Дворец?

— Конечно. — И я снова вспомнила то выражение на её лице: удивление, что люди спрашивают такие простые вещи.

— Но вы слишком молоды. У вас же… вся жизнь впереди.

По голосу можно было бы подумать, что Рейтег смущается. Хотя я не могла представить его смутившимся.

— Да, и я счастлива посвятить её величайшему явлению в мире — памяти…

Я невольно поморщилась. Во-первых, из-за тупого нытья в ноге, а во-вторых, потому что не люблю таких высокопарных фраз. Девочку просто научили красиво разговаривать, и она старается — не особо вдумываясь в смысл слов, которые произносит.

Рейтег, кажется, это тоже понял. И понял, что бесполезно переубеждать. Я услышала вздох, представила, как он стоит, хмуро глядя в траву. И, наверное, засунув руки в карманы. Локти в разные стороны, брови сведены на переносице. Человек, состоящий из углов.

— Что ж… удачи вам.

Вылечив мою многострадальную коленку, женщина выбралась из кареты, чтобы помочь разбойнику. Я слышала, как Рейтег спрашивает разрешение взять какую-то очередную тряпку. Ещё бы, ему следовало быть настороже — здоровый разбойник сразу станет слишком опасным.

Я же осталась в карете.

«Если вы мне не поможете, он умрёт».

Она знала, что я соглашусь. Эти «зелёные», они как-то чувствуют то, что сидит в тебе — отчасти ещё поэтому с ними так мало людей общается. Подобное умение отталкивает — никому не хочется, чтобы читали у него внутри. Чему их там учат, в их Гильдии?..

Не так уж и важно. Важно, что и этой девчонке, и Рейтегу — им обоим было плевать, выживет разбойник или нет. Но мне было не плевать, и она это знала — иначе не стала бы предлагать стать своей сообщницей…

Как же так получается, что логика и закон говорят одно, а ты точно знаешь, что правильно другое? И как так получается, что это знание всё сложнее и сложнее игнорировать, всё сложнее делать вид, что твой внутренний компас ошибается?

Да, система беспощадна к тем, кто нарушает закон — и так должно быть. Но эта женщина только что нарушила его — и что, в тюрьму её теперь сажать? Данная ей сила — благословение. Вместо мёртвого человека будет один живой преступник, который вполне может измениться однажды. И стать полезным для общества.

Нет, всё-таки иногда закон можно и обойти. Потому что он несовершенен. Эти несовершенства когда-нибудь исправят, может, даже с моей помощью. Но пока их не исправили, я не буду себе врать и

делать вид, что всё идёт так, как должно. Потому что себе нельзя врать. Особенно в моём случае. Потому что чутьё на правильные вещи — это именно то, что определяет меня. Как человека, как личность… Если я буду тупо следовать правилам, меня не будет. Я перестану уважать сама себя, а это равносильно исчезновению.

Иногда — если это никому не вредит — я должна действовать так, как считаю верным. Так, как чувствую.

И в те минуты, сидя в карете, я чувствовала только то, что должна ехать в Библиотечный Дворец. Никому, кроме меня, так не нужна была разгадка этой тайны. Не только из-за Аргеллы. После того, что случилось в поезде, я стала понимать, что за всем этим стоит нечто большее. Моя подруга узнала что-то важное, разворошила какое-то осиное гнездо. Но кроме меня этого никто не знает, никто не видит, никто не станет избавляться от гнезда. В лучшем случае, убьют одну осу — и то маловероятно.

Можно было бы, конечно, пойти к главе Гильдии Тормуру и всё ему рассказать; пускай загадку решают лучшие законники… Но кто сказал, что меня туда пустят? Кто сказал, что он будет меня слушать? И потом, у меня нет доказательств. Только домыслы.

Я должна была всё разгадать сама. Чего бы мне это ни стоило.

Именно поэтому, как только Вирма открыла дверь кареты, я сразу, пока не успела передумать, выпалила:

— Вы не могли бы взять меня с собой? Пожалуйста. Я могу сесть на место кучера.

Но она ответить не успела — перебил стоявший рядом Рейтег:

— Ты собираешься в Библиотечный Дворец?

— Да.

— Дурацкая идея.

— Тебя не спросила!

Сейчас, приняв решение, я вновь почувствовала жажду действия. Мне не терпелось взобраться на козлы и сорваться с места — и помчаться с ветерком, чувствуя, будто с помощью вожжей я управляю не лошадьми, а собственной дорогой… Я очень хорошо помнила это ощущение со времён детства и соскучилась по нему. Мне, разумеется, не разрешали управлять коляской — возможно, именно поэтому я научилась это делать очень неплохо и тогда же полюбила скорость. Правда, править мне доводилось лёгкими повозками, в которые была впряжена всего одна лошадь, но я не сомневалась, что сейчас проблем не возникнет.

Я выбралась из кареты.

Поглядев на моё лицо, (а я не сразу поймала себя на том, что улыбаюсь в предвкушении скачки), растерявшаяся Вирма наконец ответила:

— Конечно, мы довезём вас до Дворца, но это закрытое место, и без рекомендаций вы не пройдёте дальше приёмной…

— Приёмной мне будет вполне достаточно, — сказала я, слегка покривив душой. Я не думала, что получу ответы на нужные мне вопросы в приёмной Библиотечного Дворца, но попытаться всё-таки стоило.

«А дальше — по обстоятельствам», — решила я.