Гипотеза эгоиста
Шрифт:
— Воля? Это ваше мерило силы?
— Именно. Сила духа — то, что стоит на следующей ступени после силы физической. Вы, Синдао, максимально поверенные в секреты жизни после смерти, должны это понимать.
Джани кивнула.
— И что мы можем предпринять в сложившейся ситуации?
— Собрать людей Земли и направить их помыслы в русло с нашими… — неуверенно предложила Кейл.
Нелл тихонько хмыкнула:
— Собирайте Синарцев и Наймейцев, но земляне под знамёна наших идей уже не встанут.
Удивлённые взгляды направились к ней.
— Что? Не понимаете, как могущественна Лаборатория? Она уже захватила умы подавляющего большинства населения, став гарантом «мира
— Не забывайте, что помимо коренных землян, есть ещё и Йоминцы, — это произнёсхранитель Штаба, когда зал погрузился в тягостное молчание.
— Вас осталось двое, — тяжело произнесла Кейл. — Двое на всю планету! И я до сих пор не забыла, что случилось с тобой пятьдесят лет назад.
— В этот раз мы не сойдём с ума, обещаем. Можешь снять свою печать.
[1] — новое начало (кит.)
Глава 25
Ария объезжал свои владения в последний раз перед перерождением. Что ритуал пройдёт в ближайшее время, он решил уже наверняка, оставалось только в последний раз показаться народу, объехать города, удостовериться в лояльности челяди своему Богу. За тысячелетия корректировки режима правления, он понял это: и народу, и элите нужен бог, бессмертный тиран, лишь только живя в страхе перед которым, они будут работать как единый отлаженный механизм. Всех министров и их подчинённых вплоть до мелких чиновников Ария предпочитал контролировать лично, и, что бы ни говорили о нём зазнавшиеся земляне, его империя просуществовала дольше всех, медленно и неуклонно расширяясь. Даже Наймей однажды падёт перед Синаром, в этом он не сомневался, а вслед за ним и все прочие цивилизации. Впрочем, стирать целые государства из истории в его планы не входило — так можно остаться и без будущих подданных. А какому правителю интересно править руинами? Разве что дважды мёртвому…
Губы Арии растянулись в невесёлой ухмылке. Сам поход на Землю, а уж тем более встреча с Биртой и Хоилом, всколыхнули такой пласт воспоминаний, о котором он в жизни бы не вспомнил, и теперь предыдущие тысячелетии правления предстали перед ним словно искажённые в кривом зеркале. Он понимал, и в то же время уже не понимал многих своих поступков. Он начинал видеть скрытый смысл в событиях, которые ранее лишь проклинал за их несуразность. «Лишние» события и «лишний» в этой истории Хоил, теперь складывались в единую мозаику, каждый элемент которой был предопределён тысячелетия назад.
«Ария, я буду жив, пока жив ты. Я всё равно буду любить тебя»
Последние слова, сказанные Ханом, звенели в ушках бессмертного правителя Синара, отдаваясь болью. Поднимаясь в башню, где держали Хоила, он сражался с сомнениями и страхами, с каждой ступенькой одолевающими его всё сильнее, и всё же, винтовая лестница упёрлась в массивную дверь, которую он распахнул, дабы вновь встретиться взглядом со своим альтер-эго. Глаза Хоила изменились, в них больше не пылала агрессия, и оставалось только гадать, сколь много он вспомнил. Пленник не предпринимал попыток сбежать, не рвался в драку, спокойно выжидая, когда Ария отпустит охрану и сядет рядом на край его кровати.
— Кто ты? — вопрос прозвучал выстрелом в гнетущей тишине.
— По-видимому, тот, кого тебе не убить, — усмехнулся юноша. — По крайней мере, я буду жив, пока жив ты.
— Я пришёл к врагу с вопросами, какая ирония… — прошептал Ария, будто обращаясь к самому себе. — Так чего ты добиваешься, Хан?
Плечи Хоила дернулись:
— Я — не он.
— Тогда я спрошу ещё раз: кто
— Тот, кто несёт его память.
— Зачем?!
— Зачем я родился? Этого я и сам не знаю. Видимо, чтобы побыть на Земле, получить новый опыт и запустить новый виток событий.
— Нет же! Зачем нужен был весь твой план, с Биртой и Покровителями три тысячи лет назад? Зачем родился я?!
Хоил посмотрел на своего оппонента со смесью жалости и раскаяния. А затем внезапно подался вперёд и крепко обнял.
— Потому что Хан хотел верить людям, но сомневался в каждом живом существе, а, значит, сомневался и в себе. Потому он любил тебя, как себя самого, и потому ты его возненавидел.
Ария сам того не заметил, как расплакался. Он и не думал, что что-то заставит его испытать такую горечь. Но вновь обретённое прошлое, заново отращивая обрубленные корни, оплетало ими сердце и на куски рвало то, что можно было бы назвать душой. Или волей…
— Я думал, что знаю его. Но это он знал меня, взращивая в соответствии со своими никому не известными идеалами! А затем я познал истину, которая, как думал, была ему недоступна. Но он прожил столько лет, его воспоминания переродились в тебе, а значит, у него был план! Поэтому ты должен дать ответ! В чём был смысл? Если все мои желания продиктованы лишь воспитанием Хана, то кто я на самом деле такой…
Хоил отстранился, его голос стал грубым и безэмоциональным:
— Этого я не знаю. Знаю только то, что ты умрёшь, если не убьёшь меня. И также умрёшь, если умру я. Мы должны сразиться согласно ритуалу, который проведёт Бирта. Исход боя уже предрешён, но мы с тобой в нём лишь пешки. А Хан замыслил нечто глобальное, нечто, в чём мы с тобой — лишь пешки.
— Мы оба можем перестать существовать, — задумчиво проговорил Ария. — Ты не боишься, что наше перерождение не будет похоже ни на тебя, ни на меня? Не боишься, что оно уничтожит Синар?
— А ты не заметил, что Синар стал другим? Признаю, ты выстроил замечательно отлаженный государственный механизм, в котором каждый человек рождается со смыслом в жизни и умирает с чувством выполненного долга. Вот только те, кого ты хотел спасти, те, ради кого ты выстроил эту систему, давно мертвы. А их потомки достойны только того, чтобы быть твоими пешками.
— Я смирился с этим. Увы, такова природа всех живых душ — они вырождаются, и всё, что мне остаётся, это закрепощать их сильнее, ради их же блага.
— Смирился? Или просто не придумал лучший выход из ситуации?
— А ты способен его придумать?
— Я — нет. Но, кажется, Хан был близок к ответу. Возможно, в этом и крылся его план. Если ты позволишь, я бы хотел перед смертью написать мемуары. И тебе советую, на всякий случай.
***
Переезд в Японию приняли не откладывать, и хоть тяжёлых чемоданов ни у кого не было, сборы всё равно выдались хлопотными. По крайней мере, для Дэна. Джани, ежедневно пропадавшая на совещаниях, свалила на него все заботы о Вите. С детьми Дэн обращаться не умел, а ему ещё приходилось присматривать за Карлом в лазарете. Друг стремительно шёл на поправку, но всё ещё был слаб и нуждался в длительном отдыхе. Дэна беспокоило другое: с момента возвращения их отношения изменились. Карл больше не откровенничал и не пускался в философские беседы. Он не отстранился, нет, наоборот начал вести себя так, словно они знакомы уже долгое время и досконально знают друг друга. Дэн недоумевал, почему их отношения так быстро перескочили на новый этап и в серьёз волновался, не повредился ли парень рассудком. Хотя рассуждения Карла, как и прежде, не были лишены здравого смысла, в них пропала та взрослая степенность, к которой так тянулся мальчик.