Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

ван Фрекем Джордж

Для его последователей национал-социализм был, прежде всего, революцией внутри страны, которая должна принести стабильность и порядок вместо хаоса, работу вместо безработицы и хлеб вместо голода и бедности. Безусловно, чувство национального превосходства всегда было частью немецкого характера, а месть за Версаль всегда была важным пунктом нацистской программы, но по сравнению с возрождением самой страны все это было вторично. Завоевание мира и окончательная битва с международным еврейством – это всего лишь сумасбродные идеи в голове Адольфа, которыми он заводит аудиторию, когда немного разойдется. «То, что именно эти сумасбродные идеи позволят Гитлеру посрамить всех скептиков и идти вперед по своему исключительному пути, тогда понимали лишь немногие»¹⁶.

Нет сомнений, Гитлер имел

в виду «окончательное решение» с самого начала своей карьеры, эта идея всегда была с ним, даже тогда, когда обстоятельства вынуждали его согласиться на время с мадагаскарским планом или с эмиграцией германских и австрийских евреев. С точки зрения Гитлера, избежать окончательного сведения счетов между ложным и истинным избранными народами было невозможно. Рост национал-социалистического движения, вновь обретенное благосостояние Германии, индустриализация, дисциплина и унификация немецкого народа никогда не имели другой цели, кроме войны, завоевания мира арийцами, а это, по Гитлеру, было возможно лишь при условии уничтожения врага, «международного еврейства». «Никто не знал, в чем была внутренняя правда Гитлера», – пишет Иоахим Кёхлер, но апокалиптическая битва между арийцами и евреями явно была ее частью. «Он, очевидно, хранил какой-то секрет, в который верил с “гранитной” непоколебимостью… Гитлер никогда ни единым словом не выдал, что планирует величайшее аутодафе в истории»¹⁷, – пишет Йохим Кирхгофф. И заключает: «То, что многие считали национал-социализмом, было лишь фасадом и маскарадом»¹⁸. Это была пища для презренных масс.

Мессия

Передают, что Гитлер в одном из своих монологов сказал: «Ich bin auf Grund h"oherer Gewalt da»¹⁹. «H"oherer Gewalt» означает «деяние божье», и слова Гитлера можно перевести как: «Я нахожусь здесь по воле свыше, по воле Бога». Прямо или косвенно он будет провозглашать это различными способами на протяжении всей своей карьеры. Вместо «бога» он часто использовал слово Vorsehung – провидение (то есть Божья воля), например, когда говорил: «Когда подойдет к концу моя жизнь, должна быть окончена и работа, которую мне поручило провидение. Провидение или нечто подобное, не важно, как это назвать»²⁰. Эрнст Ганфштенгль, одно время постоянный спутник Гитлера, не раз слышал это слово из его уст. Впоследствии он напишет: «Профессиональный “рыцарь Святого Грааля”, Гитлер был убежден, что все его действия без исключения служат общему благу. Его вера в свою судьбу ни на секунду не позволяла ему усомниться в том, что он призван провидением к определенной миссии. Вследствие этого все, что противоречило его точке зрения, было либо никудышным и презренным, либо работой сатанинского противника»²¹.

Став канцлером Германии, Гитлер смог оглянуться назад и сказать следующее: «Несмотря на полностью неблагоприятное окружение, я избрал свой путь и следовал ему, неизвестный и безымянный, пока, в конце концов, не добился успеха. Меня часто объявляли мертвецом, постоянно желали моей смерти, и все же в итоге я стал победителем». Во время судьбоносного визита австрийского канцлера фон Шушнига в Оберзальцберг в феврале 1938 года, незадолго до аншлюса, Гитлер стращал его, как гангстерский главарь, крича: «У меня есть историческая миссия, и эту миссию я доведу до конца, так как она поручена мне провидением!.. Тот, кто не со мной, будет раздавлен… Я выбрал труднейший из путей, которыми когда-либо шел немец; я добился величайшего успеха в истории Германии, я сделал больше, чем любой другой!»²²

Во время речи в Вюрцбурге в 1937 году Гитлер провозгласил: «В конечном счете, отдельный человек слаб как сам по себе, так и во всем, что бы он ни делал, перед лицом всесильного провидения и его воли. Но когда он действует в гармонии с этим провидением, он становится невероятно могущественным! Тогда на него изливается сила, отличавшая всех великих людей мира. И когда я оглядываюсь на пять лет, лежащие у нас за спиной, я думаю, что могу сказать: “Это не просто дело рук человеческих!” Если бы нами не руководило провидение, я бы не всегда

смог разобраться в хитросплетениях дорог, ведущих в будущее. Никто не может творить историю народа, историю мира, если его намерения и способности не благословило провидение»²³.

Его секретарша Траудл Юнге рассказывает, как в 1943 году она спросила Гитлера, почему тот не женился. Его первый мотив был обычным: потому что он не смог бы стать хорошим семьянином. Затем же, к ее полному замешательству, он сказал, что не хочет иметь детей, потому что «потомству гениев нелегко живется. От них ожидают такого же величия, как и от их знаменитых отцов, и не прощают им посредственности. Кроме того, большинство из них становятся кретинами». «Это было первое заявление, услышанное мною из уст Гитлера, которое я серьезно могла бы интерпретировать как манию величия, – вспоминает Юнге. – До того момента у меня порой складывалось впечатление, что Гитлеру свойственна мегаломания по отношению к своим идеям и проектам, но его личность в это никогда не включалась. Обычно он говорил: “Я инструмент судьбы и должен следовать пути, на который меня направило божественное провидение”»²⁴. Должно быть, эта девушка еще не входила в узкий круг Гитлера, когда тот заявил в штаб-квартире в Растенбурге: «Мне будет комфортно в том историческом кругу, куда я попаду, если Олимп действительно существует. Там, где я окажусь, будут величайшие умы всех времен»²⁵.

«Гитлера никогда не интересовала простая тирания, – пишет Фест. – И одна лишь жажда власти не способна объяснить ни его личность, ни его энергию. Разумеется, власть, практически безграничное ее использование без необходимости давать кому-либо отчет, значила для него очень много. Но само по себе это никогда его не удовлетворяло. Нетерпеливость, с которой он завоевывал, расширял, использовал и, наконец, израсходовал эту власть, показывают, что он не был рожден простым тираном. Он должен был исполнить свою миссию: защитить Европу и арийскую расу от смертельной угрозы, и с этой целью он стремился создать империю, которая переживет его самого…

Во вводной части своих речей он вновь и вновь обращался к мифу о “человеке из народа”, к тем дням, когда он был “неведомым фронтовиком в великой войне”, “человеком без имени, без денег, без влияния, без последователей”, – но который оказался призванным провидением. Он любил представляться как «одинокий странник ниоткуда». И ему нравилось, когда вокруг него были блестящие мундиры – это оттеняло простоту его собственного костюма. Его непритязательный и простой внешний вид, умеренность, а также отсутствие семьи и жизнь в тени могли великолепно сливаться в массовом уме с образом великого одинокого человека, несущего на себе бремя избранности судьбой, отмеченного мистическим самопожертвованием»²⁶.

В своем дневнике Геббельс сообщает, что Гитлер сказал ему с осознанием своей избранности: «Я не умру ни слишком рано, ни слишком поздно»²⁷. Однако его все больше и больше беспокоило, хватит ли у него времени исполнить свою задачу. «В письме, датированном июлем 1928 года, он пишет, что сейчас ему тридцать девять, и, “в лучшем случае”, у него в распоряжении есть “только двадцать лет” для осуществления “его громадной задачи”. Его постоянно мучила мысль о безвременной смерти. “Время поджимает”, – говорил он в феврале 1934 года. И продолжал: “Мне уже недолго осталось жить… Я должен заложить основы, на которых смогут строить другие. Я не доживу, я не увижу результата”. Он также боялся покушения; какой-нибудь “идиот или преступник” мог убить его и помешать завершению миссии»²⁸.

«Мы знали о нем очень немного, – пишет Раушнинг. – Даже его самые близкие товарищи не представляли, что было у него на уме, чему он стремился заложить хотя бы основание. Ужасный, нервный страх не успеть достичь цели постоянно толкал его вперед»²⁹. Вернер Мазер подтверждает это и показывает, как ипохондрия Гитлера, особенно заметная начиная с 1937 года, постепенно усиливалась. Возраст и проблемы со здоровьем, главным образом воображаемые, заботу о которых он поручил отталкивающему доктору Моррелю, несомненно играли ключевую роль в его решениях начинать войны немедленно, как только это становилось возможным.