Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928
Шрифт:
Пока же она оставалась суровой и беспросветной. Показателем бешеной инфляции стал в 1922 году рост цен в 256 раз и в 1923 году в 263 раза.
Колоссальный голод 1921 года унес несколько миллионов жизней. Символом произошедшего ужаса стало Поволжье, но и в других регионах ситуация была схожей. Циркулярное письмо ЦК РКП(б) от 24 августа 1921 года, имевшее гриф «Сов. секретно. Хранить на правах шифра», описывало экономическое положение населения следующим образом: «У крестьян не хватает семян, местами возобновляются разгромы ссыпных пунктов <…>. В городах цены на вольном рынке растут безостановочно», а в армии на почве продовольственных трудностей «наблюдаются случаи развития цинги, попрошайничества и спекулятивных тенденций» [844] . Экономическую неустроенность повседневной жизни тщательно фиксировали ежедневные госинформационные сводки.
844
РГАСПИ.
Мы выбрали лишь некоторые сообщения из различных губерний зимы — весны 1922 года:
Рыночные цены <…> с каждым днем растут (Московская губ.);
Настроение красноармейцев неудовлетворительно вследствие недостатка обмундирования, плохого продснабжения и недостатка топлива (Ярославская губ.);
Крестьяне в большинстве голодают (Донецкая губ.);
В Херсонском уезде крестьяне голодают. Участились случаи голодной смерти. Население питается суррогатами хлеба, падалью, кошками и собаками (Николаевская губ.);
Цены на продукты первой необходимости растут с каждым днем: в Дербенте мука стоит 1.100.000 р.[уб.] пуд [16 кг] (Дагестан);
Голод дошел до ужасных размеров: крестьянство съело все суррогаты, кошек, собак; в данное время употребляет в пищу трупы мертвецов, вырывая их из могил. В Пугачевском и Бузулукском уездах обнаружены неоднократные случаи людоедства (Самарская губерния);
Голод усиливается, учащаются случаи голодной смерти (Екатеринославская губерния);
Голод растет. <…> Учащаются случаи людоедства. В Карасубазарском районе крестьянин, уличенный в людоедстве, сожжен односельчанами (Крым);
Опухших от голода 20 % населения. Голодает 90 % (Донская область) [845] .
В губерниях, где люди получали необходимый минимум продовольствия, население жаловалось прежде всего на невыплату жалованья, сокращение штатов и растущую безработицу, снятие с государственного снабжения, низкие тарифные ставки и высокие цены. В крайне тяжелом положении оказалось студенчество. По тем же сообщениям, рабфаки «продовольствием почти не снабжаются», «жилищные условия общежитий скверные <…> нет матрасов, коек, белья», «будущие представители рабочей техники <…> влачат жалкое существование» [846] . Из Усть-Куломского уезда области Коми в августе 1922 года сообщали: «Быт служащих самый скверный. На август месяц выдали только пуд овса и пшеницы полпуда <…> жалованье [в] некоторых ведомствах не получали с января месяца» [847] .
845
ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 4. Д. 4686. Л. 1, 3, 4, 9, 24–26.
846
ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 4. Д. 4687. Л. 1, 1 об., 8.
847
Коми республиканский государственный архив общественно-политических движений и формирований (КРГАОПДФ). Ф. 182. Оп. 1. Д. 27. Л. 17.
В последующие несколько лет, судя по статистическим данным, положение заметно улучшилось: исчез голод как хроническое явление, выросло производство сельскохозяйственных продуктов и промышленных товаров первой необходимости, в марте 1924 года была проведена денежная реформа и стабилизировалось денежное обращение.
В 1923 году начался экспорт зерновых культур, что способствовало повышению закупочных цен на внутреннем рынке. Серьезный экономист, работавший в 1920-х годах заместителем редактора «Торгово-промышленной газеты», меньшевик по убеждениям Н. Валентинов (Н. В. Вольский), писал уже в эмиграции: «Я утверждаю, что в 1924 и 1925 гг. <…> (как и в 1926–1927 гг.) рабочие питались так хорошо, как никогда еще до этого времени». В качестве доказательства он сообщал, что «одно и то же количество продуктов рабочие могли в 1924–1925 гг. приобрести при меньшей затрате труда, чем в 1913 г.» и что «поразительно росло потребление рабочими мяса и сала». Если в 1922 году взрослый рабочий потреблял в среднем по СССР в месяц 3,2 фунта мяса (1,3 кг), то в ноябре 1924-го — уже более 14 фунтов (5,8 кг) [848] . Во многом это было результатом крестьянского труда и появившегося стимула к росту производства.
848
Валентинов Н. (Вольский Н.) Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина. М.: Современник, 1991. С. 180–181.
Но все эти цифры и официальные сводки — так называемое «среднее по больнице», они не дают достаточного представления об экономическом самоощущении различных категорий населения. Будучи субъективной категорией,
Сводки Полномочного представительства ОГПУ по Ленинградскому военному округу отмечали недовольство рабочих низкой зарплатой, ее несвоевременной выплатой, колоссальной разницей «в жаловании рабочих и администрации». К тому же в 1924 году в Карелии, например, «рабочие деревообделочной промышленности, получив зарплату, в состоянии лишь расплатиться в заводских лавках за продукты, а об остальных потребностях рабочий и не мыслит». При этом на лесозаводах Карелии «жилищные условия рабочих, в частности лесорубов, крайне неудовлетворительны. Теснота, отсутствие освещения, сырость способствуют распространению эпидемических заболеваний» [849] . По наблюдениям чекистов, на экономическое самочувствие рабочих действовала «экономическая неустойчивость предприятий», сопровождавшаяся сокращениями, перебоями в работе и другими подобными явлениями. Исключительную роль в жизни рабочих играли расценки, почти всегда определяющие, по словам составителя сводки, настроение рабочих [850] .
849
ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 5. Д. 5905. Л. 4, 5.
850
Там же. Л. 13, 42.
Частная переписка середины 1920-х годов особенно четко фиксирует позитивные изменения, влияющие на экономическое самочувствие людей: оживление промышленности, городское строительство, некоторое улучшение материальных условий. В октябре 1924 года работник Шайтанского завода Пермской губернии писал в Ленинград: «После летнего ремонта завод наш пошел работать полным ходом. 1 октября была пущена мартеновская печь. <…> Кроме капитального ремонта, были сделаны кое-какие переоборудования, так что все у нас улучшается, а благодаря тому повышается производительность и увеличиваются наши программные задания» [851] . В эти же дни некий Полотнянников сообщал родственнику, слушателю Высшей электротехнической школы в Ленинграде: «Ты наш Челябинск теперь не узнаешь. Основательно взялись за обновление. Красят здания, шлифуют тротуары, сносят старые ненужные лавчонки, доканчивают постройку недоконченных домов. Снесли старый мост и теперь строят большой, на быках. <…> Чайную открыли, ряд новых магазинов, кооперация работает вовсю» [852] .
851
ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 5. Д. 5915. Л. 184.
852
Там же. Д. 5905. Л. 75.
Вместе с тем анализ писем показал, что 60,9 % городских корреспондентов были откровенно недовольны уровнем жизни. Больше всего горожан заботили низкая зарплата и угроза потери работы, отсутствие уверенности в завтрашнем дне. В июле 1924 года один из них пишет брату жены о жизни их семьи в Керчи: «Дети бедные не видят ничего <…> дороговизна растет, твою сестру не потянешь сниматься [из Ленинграда просили прислать семейную фотографию]. Говорит, я голодная и дети голодные» [853] .
853
Там же. Д. 5913. Л. 67.
В июне 1925 года учительница пишет из Ленинграда о своих учениках: «У меня в одной школе, где дети главным образом рабочих, до 20 % цинготных, а все из-за питания. На картофеле и черном хлебе далеко не уйдешь. В этой же школе 88 % малокровных и 9 % туберкулезных» [854] . Рабочий Владимир Федоренко из Харькова (судя по письму, член РКП(б) или РКСМ) в январе 1925 года жалуется другу, служащему в Ленинграде: «В мастерской <…> работа сдельная, расценки малые, работаешь, как стерва, а получаешь 40–30 р. в месяц <…> ругаемся с мастерами, коллективно торгуемся за 1/4 копейки» [855] .
854
Там же. Оп. 6. Д. 6940. Л. 121.
855
Там же. Д. 6935. Л. 116.