Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928
Шрифт:
В этих условиях неурожай грозил прямой гибелью. Письмо из Тамбовской губернии, май 1925 года: «Кругом, на сто верст, сильный голод. Ходят волостью просить, но подать некому. <…> Продают свои последние вещи и инвентарь и скот, которое все не ценится и покупать некому. <…> Государство понемногу дает семена слабым, но этого слишком мало. <…> Большая ненависть и зло к тому, у кого хлеб есть» [874] . Не лучше было и в соседней Орловской губернии: «Положение наше ужасное, корова валяется и молока нет, а также и хлеба нет и даже сварить нечего. Картошки нет, хлеба нет. Приходится щи варить из крапивы. Все в деревне голодают. Помоги, а то все умрем с голоду» [875] . Неожиданной радостью проникнуто письмо из Тамбовской губернии от 27 мая 1925 года: «У нас 21 мая прошел дождь очень хороший. Так что будто бы он нас освободил из какого-либо заключения. До этого времени все мы были с пришибленными чувствами. Думали только о гибели всего населения, а теперь думаем жить и ожидать богатства или хотя [бы] дальнейшего существования, хотя на озимый посев надежды мало» [876] .
874
Там
875
Там же. Л. 141.
876
Там же. Л. 210.
Казалось, что осенью 1925 года наступило некоторое облегчение, когда в соответствии с решениями XIV партконференции (апрель 1925 года) были внесены изменения в практику установления единого сельскохозяйственного налога. Крестьяне из самых разных регионов с одобрением отзывались об этих постановлениях. В октябре 1925 года крестьянин Сазон Севериков писал брату: «Налог нынче малый, не только нашего общества, но и везде. Крестьянам теперь легче стало жить» [877] . Об этом же письмо из Тамбовской губернии: «В этом году негодования со стороны крестьян на Соввласть не будет, потому что нынче правительство обратило серьезное внимание на крестьян нашей губернии. Во-первых, помогает в семссуде озимого клина, во-вторых, продпомощь тоже хорошая, а главное налог уменьшен» [878] . И. П. Смолин из села Шарденьга Верхне-Устюжского уезда Северо-Двинской губернии тоже радуется: «Налог на сей год (хозяйственный год до 1931 года начинался с 1 октября. — В. И.) уменьшился по сельсовету на 50 % и больше % в общем, а от этого и улучшается жизнь крестьянина. И крестьяне уже у нас смотрят на Советскую власть, как на избавительницу от ига капитала» [879] . О появившейся надежде на будущее свидетельствует письмо из Алтайской губернии в декабре 1925 года: «У нас в деревне многие мужички строят теплые шатры (ты ведь знаешь, что здесь вся скотина зимой под открытым небом, за простыми оградами), поговаривают о переходе на многополье; многие выписывают газеты, агрономические журналы. Деревня ожила, растет на глазах, культивируется. Налог снижен вдвое и втрое; при хорошем урожае он очень не тяжел. Мужички об этом говорят все в один голос» [880] .
877
ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 6. Д. 6945. Л. 64.
878
Там же. Д. 6942. Л. 224.
879
Там же. Д. 6943. Л. 322.
880
Там же. Д. 6947. Л. 349.
В Петроградской губернии налог на одно хозяйство составлял в 1924/1925 году 15,5 рубля, а в 1925/1926 — 11,1 рубля, что соответствовало объективным возможностям крестьянской семьи [881] . Сумма сельхозналога на одно хозяйство в Рязанской губернии была сокращена почти в 2–2,5 раза и составила 7,57 против 15–18 рублей в 1924/1925 году [882] . По статистическим данным, в 1927 году в СССР потребление мяса на душу крестьянского населения в сравнении с благополучным довоенным временем увеличилось в среднем на 15 %, молока — на 43 %, яиц — на 28 % [883] .
881
Вандышева Г. А. Крестьянство Ленинградской области накануне и в период НЭПа: Автореф. дисс. … канд. ист. наук. СПб.: ЛГУ имени А. С. Пушкина, 2004. С. 16.
882
Митрохин А. В. Общественно-политические настроения крестьянства в 1921–1927 гг. (на материалах Рязанской губернии): Автореф. дисс. … канд. ист. наук. М., 2012. С. 20.
883
Давыдов А. Ю. Новая экономическая политика: власть, народ, хозяйство в послереволюционной России (1921–1929 гг.). СПб.: Евразия, 2021. С. 86.
И все-таки это «крестьянское счастье» было весьма относительным. Это подтверждают письма и самих крестьян, и сторонних наблюдателей. В том же октябре 1925 года в Ярославской губернии жаловались: «Дорогой сын. Мы все разуты и раздеты. Что собрано с поля, вряд ли хватит покрыть долги. От Пасхи мяса не видели и вкусу не знаем, а работаем, как черти. Раньше времени придется околевать, живешь хуже осла, работай без отдыха, а жрать нечего. Сейчас <…> расходу много, а добычи нет. Вроде золотой рыбки приходится жить в разбитом корыте» [884] . Можно посчитать это письмо нетипичным. Мало ли в любом благополучном обществе неудачников, неумех, жалующихся на жизнь? Но сделать это не позволяют другие документы. В ноябре 1925 года письмо из Воронежской губернии сообщало: «Настроение у крестьян отвратительное: дожди и отсутствие хлебозаготовок. Крестьяне говорят так: урожай хороший, налог маленький, но что из этого толку. Ссыпных пунктов нет, частные купцы платят по 40 коп. за пуд проса, и это несмотря на то, что просо еще в поле, а если весь хлеб соберут, то будет по 15–20 коп. Так что снижение налогов при отсутствии твердых цен и госзаготовок равняется нулю, а не 50 %. Большинство крестьян смотрит так» [885] .
884
ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 6. Д. 6944. Л. 97.
885
Там же. Д. 6943. Л. 310.
Практически беспросветной
Так близко я никогда с крестьянами не жила и только теперь поняла, какая разница между нами. Спят на полу вповалку, удивлены, зачем у нас кровати. Вытираются такой грязной тряпкой, что пол такой не моют. Едят щи пустые и картошку. Масло, яйца, телят и свиней продают. Работают с 2-х часов ночи до 12 ежедневно круглый год. Русские мученики. Покрываются шубами-половиками. <…> В лекарства не верят, знахарей признают. Лекарства пьют все вместе. <…> Кажется мне, что я живу не в 20 веке, а в 8 до крещения Руси. И когда на станции вижу паровоз, то думаю, что это бред больного воображения [886] .
886
ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 6. Д. 6944. Л. 25.
О том, что улучшение крестьянской жизни носило относительный характер и различалось по регионам, свидетельствуют и официальные документы. В секретной докладной записке ответственный инструктор ЦК ВКП(б) Кириллов писал о положении в Тамбовской губернии в эти годы:
Урожай [19]25 г. получился <…> в два раза выше предыдущего <…>. Крестьянство получило значительную продовольственную помощь и помощь общественными работами, три раза семенную ссуду. <…> В результате, хотя и в очень незначительной степени, часть крестьянских хозяйств начали оправляться. Налог 25/26 года в Тамбовской губернии в 4 раза был меньше прошлогоднего [887] .
887
ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 1с. Д. 307. Л. 2–3.
По-прежнему неурожай наносил крестьянскому хозяйству трудновосполнимый урон. Руководство Пензенской губернии докладывало, что в Чумбарском и Беднодемьяновском уездах неурожай 1925 года привел к тому, что «на почве тяжелого продовольственного положения <…> большой процент населения питается суррогатами» [888] . В Петроградской губернии 54 % крестьянских хозяйств оставались маломощными [889] . В 1925 году в Рязанской губернии свыше 39 % хозяйств оставались безлошадными, 14 % хозяйств — бесскотными [890] .
888
Там же. Д. 669. Л. 41–43.
889
Вандышева Г. А. Крестьянство Ленинградской области…. С. 18.
890
Митрохин А. В. Общественно-политические настроения крестьянства… С. 19.
Росту экономического благосостояния крестьянства мало способствовала и общеполитическая линия коммунистической партии в деревне. В 1920-х годах партийное руководство весьма косо смотрело на так называемое «хозяйственное обрастание» рядовых деревенских коммунистов. В материалах обследования партийными комиссиями Новоржевского уезда Псковской губернии в 1923 году отмечалось, что «уклон хозобрастания несомненно наложил отпечаток на весь год работы» [891] .
Такие оценки не были местной инициативой, а основывались на циркуляре ЦК РКП(б) от 9 мая 1923 года за подписью В. М. Молотова о «хозяйственном обрастании» как недопустимом антикоммунистическом явлении. В частности, в деревне к «хозяйственному обрастанию» циркуляр относил «тягу членов партии к обзаведению усадьбой, рабочим скотом, инвентарем», переходящим «за пределы трудового хозяйства» [892] .
891
ЦГАИПД СПб. Ф. 9. Оп. 354. Л. 45, 66.
892
КРГАОПДФ. Ф. 446. Оп. 1. Д. 78. Л. 32.
К этому добавлялось постоянное подчеркнутое деление деревни на бедняков, середняков и кулаков по весьма нечетким критериям, но имевшим весьма ощутимые и конкретные политические последствия: повышенные налоги, лишение избирательных прав и другие ограничения в повседневной жизни. Это встречало постоянные возражения многих крестьян. Например, после лекции в Центральном доме крестьянина в Москве выступил крестьянин Кириллов из Екатеринославской губернии с возражениями: «Докладчик сказал, что у кого имеется корова и лошадь, он бедняком называться не может. По Сибири это не так; раз крестьянин имеет корову и лошадь — это бедняк, а тот, кто имеет 3–4 лошади, — это не кулак, а середняк, а если их к кулаку приписывать — никто не будет развивать свое хозяйство». И сделал вывод: «Кулаком должен называться тот, кто не работает своим трудом». Его поддержал крестьянин Полей из Донского округа: «Кулаком нужно считать того, кто не имеет ни коровы, ни лошади, но эксплуатирует чужой труд. А кто имеет 2 лошадей и 10 коров и работает своим семейством, это не кулак, а трудовой крестьянин» [893] .
893
ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 1с. Д. 668. Л. 28–28 об.
Попыткой изменить отношение партийных кругов к этому вопросу стали выступления в печати в конце 1924 — начале 1925 года ряда ответственных работников. Выходец из деревни, активный участник Гражданской войны П. С. Парфенов (Алтайский), живший в родном селе с мая по октябрь 1924 года, писал: «Нужно конкретно, специальным законом расшифровать это слово [кулак] и установить, кого можно называть кулаком и кого нельзя. <…> быть им никому не хочется <…>. В сибирских условиях слишком свободная наклейка слова „кулак“ <…> есть величайшая ошибка» [894] . Нарком земледелия А. П. Смирнов утверждал:
894
Парфенов (Алтайский) П. С. Как живет и о чем думает сибирский крестьянин // Правда. 1924. 12 декабря. С. 10.