Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928
Шрифт:
Северо-Двинский губком отмечал разговоры рабочих о необходимости организации рабочей партии без коммунистов [1177] . Рабочий одного из заводов писал в газету «Правда»: «Говорят у нас ремонтные рабочие: слесаря, плотники и маляры — советская власть — власть коммунистов; коммунисты, что новые дворяне. Раньше правил капиталист, теперь — коммунист и спец. Нам от этого не легче». Н. Баранов из Ковровского уезда Владимирской губернии сообщал: «Рабочие начинают волноваться, за последнее время в особенности» [1178] . Часть этого недовольства власти удавалось канализовать, направив его на «врага внешнего» и «врага внутреннего».
1177
ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 1с. Д. 1108. Л. 6.
1178
Там же. Ф. 5446. Оп. 55.
Информационный отдел ОГПУ в докладной записке «О реагировании различных слоев населения СССР на опасность войны» в 1928 году отмечал, что наблюдается «определенный подъем в настроениях рабочих» и «определенный перелом на ряде заводов, где ранее [существовало] серьезное недовольство на экономической почве», а «некоторая часть рабочих находит политику, проводимую Соввластью, недостаточно решительной». Квалифицированные рабочие фабрики «Солидарность» (г. Владимир) заявляли: «Лучше отдать месячный заработок, но не допустить войны» [1179] . Однако было бы неверно считать, что все рабочие готовы были пойти на материальные жертвы в обстановке нагнетаемой правительством угрозы войны. На наш взгляд, определенным политическим актом было заявление 360 рабочих Омских главных мастерских (из 2600 человек) об отказе внести однодневный заработок в фонд Осоавиахима по сбору средств на строительство воздушного флота, носивший название «Наш ответ Чемберлену» [1180] .
1179
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 289. Л. 2, 3.
1180
Там же. Д. 217. Л. 72.
Также было использовано в политических целях «шахтинское дело», положившее начало целенаправленной политике репрессий по отношению к старым специалистам во всех сферах государственной и общественной жизни. В том же докладе указывалось, что на многих крупнейших предприятиях вносились предложения: «расширить полномочия ГПУ», «объявить красный террор» и т. д. [1181] С предприятий Московско-Нарвского района Ленинграда сообщали: «В связи с шахтинскими событиями недоверие со стороны рабочих к специалистам естественно увеличилось» (фабрика «Пролетарская победа»), «Донбасские события произвели среди рабочих и работниц недовольство на наших спецов» (фабрика «Веретено»), «По шахтинскому делу рабочие высказывали свое негодование» (Северная судостроительная верфь) и т. д. [1182]
1181
Там же. Д. 289. Л. 3.
1182
ЦГАИПД СПб. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1520. Л. 20, 69, 78.
Еще одной группой населения, вызывавшей политические опасения властей, являлись безработные. Их политические настроения, естественно, прежде всего определялись крайне тяжелым экономическим положением. В сочетании с бюрократизмом местных властей, задержкой или отказом в выплате скудных пособий и другими подобными явлениями это грозило стихийными взрывами недовольства. Об эмоциональном состоянии многих безработных говорит листовка за подписью «Безработные», обнаруженная в Ленинграде в июне 1926 года. В ней, в частности, говорилось: «Долой безработицу долой биржу труда. Да здравствует вольный наем рабочих. <…> Не дадим голодать рабочим Ленинграда. …долой режим экономии долой безработицу да здравствует труд да здравствует справедливость» (сохранено правописание подлинника. — В. И.) [1183] . По данным ЦК ВКП(б), в Ленинграде велась подготовка к выходу безработных на первомайскую демонстрацию 1927 года с лозунгом «Хлеба и работы» [1184] .
1183
Там же. Ф. 16. Оп. 1. Д. 616. Л. 190.
1184
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 217. Л. 9.
В июле 1926 года произошли серьезные волнения безработных в Ташкенте. Поводом стало снятие с учета биржи труда 200 человек. Волнения продолжались несколько дней. Вызов отряда конной милиции вызвал выкрики из толпы: «Жандармы!», «Позор Советской власти, мы требуем хлеба, а нам угрожают тюрьмой!», «Бей жидов, спасай Россию!». Только после того как чекисты изъяли из толпы около 15 человек, она рассеялась. В докладной записке, подготовленной на имя Сталина после этих событий, указывалось на факты разгрома ряда бирж труда на Украине (в Запорожье, Житомире, Кривом Роге, Николаеве), волнения безработных в Алма-Ате, Киеве, Полтаве, Пишпеке и других городах; приводились высказывания безработных: «Нам не нужна диктатура партии», «Компартия не защищает, а попирает нас» [1185] .
1185
РГАСПИ.
Реальное «политическое многоголосие» сохранялось и в среде интеллигенции. Официально коммунистическая партия заявляла, что «советская власть <…> сплотила на базе социалистического строительства большие слои технической и иной интеллигенции под руководством пролетариата», а «советский служащий (учитель, врач, инженер, агроном и т. д.) по своим стремлениям и настроениям начинает становиться советским по существу» [1186] .
Но одновременно власть сохраняла к интеллигенции глубокое политическое недоверие. Для этого имелись достаточно серьезные основания. Конечно, часть интеллигенции по идейным или экономическим мотивам на протяжении всех этих лет активно работала во властных структурах, выступая, в значительной степени, политическим и идеологическим руководителем созданной системы. Но этот слой относительно общей массы интеллигенции был весьма небольшим.
1186
КПСС в резолюциях… Т. 3. С. 426, 457.
Часть интеллигенции, вынужденная работать при советской власти, сохраняла к коммунистической партии резко враждебное отношение. Для понимания настроений этих людей полезны дневниковые записи Р. Ф. Куллэ. Профессор Ташкентского университета по кафедре истории западноевропейской литературы в 1918–1923 годах, затем работавший в Ленинграде учителем и директором школы, продолжал заниматься литературным трудом. Он был арестован в январе 1934 и расстрелян в феврале 1938 года. Его дневник 1924–1932 годов дает яркое представление о взглядах той части интеллигенции, которая оставалась непримиримой к коммунистической партии [1187] . Эти люди видели в марксизме новую религию, насаждаемую самым зверским образом, смотрели на внутрипартийную борьбу как на схватку из-за власти, предчувствуя неизбежность диктатуры. Вот лишь некоторые выдержки из размышлений Куллэ:
1187
Куллэ Р. Мысли и заметки. Дневник 1924–1932 годов // Новый журнал (Нью-Йорк). 1992. № 184–187.
1924 год. 10 апреля. Неблагополучно что-то там, где нет оппозиции, где все мыслят одинаково: это или кладбище, или безумное онемение от страха;
1924. 15 августа. …отдельный человек, пожалуй, может жить без религии, коллектив же, партия, народ — ни в коем случае, им нужен бог… А уж это все равно, что становится богом: Иисус, Саваоф, Будда, Аллах или Маркс, Ленин, или кто другой;
1924. 16 ноября. Они сами, вероятно, чувствуют всю подлость и непрочность ненавистной всем готтентотской их системы и боятся, боятся больше, чем все это просто себе представляют. Отсюда вся политика шпионажа, перлюстрации писем, цензуры (двойной), хватанья и непущанья почем зря кого попало;
1925 год. 30 декабря. …интересно, из-за чего они передрались? Внешне как будто все из-за тех же старых штанов Ильича: кто лучше понимает их запах [1188] .
Продолжая размышлять о внутрипартийной оппозиции, он делал вывод 1 августа 1926 года: «Мир ждет диктатора. <…> Драка только из-за личности: кто кого слопает» [1189] . Ему же принадлежит мысль о внутренней схожести коммунистов и фашистов. 22 мая 1926 года, в связи с критикой фашизма в советской печати, Куллэ записывает: «Чего они <…> ругают его, когда это явление — насквозь наше?» [1190]
1188
Там же. № 184–185. С. 435–436; № 186. С. 190, 202, 209.
1189
Там же. С. 220.
1190
Там же. С. 216.
Наконец, большая часть интеллигенции, судя по всему, хотела устойчивой нормальной жизни и была готова примириться с советской властью, получив возможность для творческой работы, относительно сносные материальные условия существования по сравнению с годами Гражданской войны и сохраняя надежду на постепенную либерализацию большевистского режима. Именно в этой среде нашли благоприятную почву идеи «сменовеховства». В сентябре 1923 года материалы Петроградского бюро губкома РКП(б) отмечали, что «господствующим настроением среди профессуры является стремление так или иначе приспособиться к советской власти и мирно с ней работать» при одновременном стремлении «принять участие в общественной жизни страны путем вхождения в свой союз» [1191] .
1191
ЦГАИПД СПб. Ф. 16. Оп. 1. Д. 100. Л. 38, 39.