Глаза Клеопатры
Шрифт:
Нина увидела, как судья обменивается взглядом с Соломахиным. Тот постучал ногтем по циферблату своих часов.
— Суд удаляется на совещание, — объявила судья.
Все встали, судьи удалились, Соломахин тоже вышел, на ходу вынимая из кармана сотовый телефон. Следом за ним вышел прокурор. В комнате остались лишь девица — секретарь суда, Нина и охранник.
Часов у Нины не было, и она не знала, сколько прошло времени. Ей казалось, целая вечность. Она сжимала руки на коленях, стараясь унять дрожь. Про письмо, переданное на волю, она придумала и теперь молила Бога, чтобы они поверили
Нина поднялась на ноги за прутьями клетки еще до того, как секретарь суда объявила: «Встать! Суд идет!» По лицам судей она пыталась угадать, какое принято решение, но так ничего и не поняла. «Это не их решение, — подумала Нина, — а того, кому звонил Соломахин».
— Именем Российской Федерации… — начала судья.
Слова гулом звучали в голове у Нины, с каждой минутой ей становилось все хуже, она стояла, вцепившись руками в прутья решетки, чтобы не упасть. Сколько она ни вслушивалась, ей не удавалось понять то, что говорила судья. «Принимая во внимание…» «В связи с представленными доказательствами…» «За недоказанностью…» «Признать…» «Освободить в зале суда». «Освободить»? Они сказали «Освободить»?
Охранник отпер решетку, а она все стояла, стиснув прутья, и никак не могла оторвать от них руки.
— Выходи! — окликнул ее охранник. — Выпустили тебя. За недоказанностью.
Нина с трудом разжала пальцы и, шатаясь, вышла из клетки.
— Наширялась, что ль? — проворчал охранник.
— Я в порядке, — с трудом выговорила Нина.
На поездку в суд ей выдали из тюремной каптерки костюм, в котором она была в день ареста: черные бархатные брючки чуть ниже колена по последней моде и темно-розовую шелковую блузку-казакин с черными агатовыми пуговичками на спине. Она поклялась себе, что выбросит эти вещи или отдаст кому-нибудь, как только выйдет отсюда. Они пропахли тюрьмой.
— Я могу идти? — спросила Нина. — Я свободна?
— Выписку из приговора возьмите у секретаря, а то вам паспорт не выдадут. Да не здесь, в канцелярии, — недовольно пробубнила судья, собирая бумаги.
— Спасибо. — Нина повернулась к Соломахину, все еще топтавшемуся в дверях. — Телефончик не одолжите? На минутку. Я заплачу за разговор.
Оказалось, что она еще умеет улыбаться.
Он так растерялся, что вынул мобильник, но быстро спохватился и, прежде чем отдать ей телефон, сбросил последний звонок.
— Не беспокойтесь, — усмехнулась Нина. — Не стану я смотреть, а номер мне все равно ничего не скажет. Я и без того знаю, кому вы звонили.
Его помятая физиономия перекосилась от злости. Нина выхватила у него телефон, пока он не передумал, и, повернувшись к нему спиной, быстро набрала номер Юли.
— Юленька? Меня
Нина продиктовала адрес суда, предупредила, что будет в канцелярии, и вернула телефон Соломахину.
— Где находится ваша контора? Я завезу вам деньги.
— Не надо! — буркнул он.
— Ну, тогда прощайте.
Соломахин наклонился и зашептал, обдавая ее кисловатым душком нечищеных зубов:
— Запомни, сука: дышишь, пока молчишь. Думаешь, ты такая ловкая с письмами со своими?
— Не надо меня пугать. — Нина сама удивилась, чувствуя, как страх отпускает ее. Словно разжался стальной обруч, который стягивал ей сердце все эти полтора месяца. — Вы слышали, что я сказала на суде? Я не собираюсь никого разоблачать. Так и передайте.
И танцующей походкой она вышла из зала. Дурнота и слабость вдруг развеялись.
На своей маленькой ярко-красной корейской машинке Юля подъехала прямо к зданию суда. Конечно, она привезла с собой Кузю. Он бросился к Нине с такой радостью, что она во второй раз за этот день заплакала. Лишь с большим трудом ей удалось его утихомирить.
— Пристегнись, — велела Юля. — И его с собой пристегни, а то по дороге сюда он все время норовил сесть за руль. Куда едем?
— Можно к тебе?
— Конечно! Мама нас ждет.
— Я хочу отмокнуть в горячей ванне, — сказала Нина. — Не знаю, сколько это займет. Часа три-четыре. Честно предупреждаю.
— Хоть двадцать четыре, — великодушно разрешила Юля. — Хотя нет, двадцать четыре не получится. Я записала тебя на завтра в салон. Прямо с утра, по полной программе. Ну, давай рассказывай, как ты их сделала?
— Давай лучше дома, чтоб не повторять дважды.
Юля удивленно покосилась на подругу.
— Я бы на твоем месте повторяла тысячу раз! Сто тысяч! Я бы всем надоела и все равно повторяла бы. Между прочим, у твоей Тамары сегодня свадьба.
— Я не успею, — вздохнула Нина. — Да и сил нет. Ни моральных, ни тем более физических.
— В тюрьму не надо заехать?
— У меня там треники остались, но лучше я куплю себе новые. Жаль только, с бабой Валей не попрощалась. Это соседка моя по камере, — пояснила Нина. — Ну ничего, она поймет.
Все это Нина рассказала Никите в сжатом виде, без подробностей.
— Ну вот, теперь ты все знаешь, — подытожила она свой скупой пересказ. — Тамаре я позвонила уже на следующий день и только сказала вкратце, что сидела по ложному обвинению, а она мне сразу предложила пожить у Павла на даче в Литве. Я согласилась. Хотелось уехать подальше от Москвы и обо всем забыть. Она мне и визу сделала, и даже фальшивую справку с работы. Я же не могла пойти к Щеголькову! А она добыла справку, будто я работаю в каком-то турагентстве.
— Понятно, — кивнул Никита. — Но я не все знаю. Ты не сказала, как зовут этого гада. Ну, который упек тебя в тюрьму.
На лице у Нины появилось хорошо знакомое ему упрямое выражение. Она ощетинилась, как ежик.
— Это не имеет значения.
— Еще как имеет! — нахмурился Никита. — Думаешь, ты все уже разрулила и он тебя больше не побеспокоит?
— Господи, что за жаргон! «Разрулила»! Ты тоже по фене ботаешь?
— Это не по фене, и давай ближе к делу. Кто он?
— Зачем тебе знать?