Глаза ребёнка
Шрифт:
— Красиво, — вырвалось у него.
— Спасибо, — ответила Кэролайн. — Хочешь бокал вина?
— Если есть что-нибудь открытое.
— «Монтраше». Не возражаешь?
— Ничуть. — Паже про себя улыбнулся: изысканное французское вино удивительно сочеталось с обликом Кэролайн, которая в своей упрямой эксцентричности, должно быть, считала калифорнийские марки вин чересчур обыденными. Он проследовал за ней в гостиную, не забывая смотреть по сторонам. Апартаменты были убраны со вкусом, при этом безо всякой нарочитости; среди современной мебели встречались редкие старинные предметы, вроде кресла-качалки или дубового шведского бюро, которые,
Кухня была просторная и уютная; все свидетельствовало о том, что здесь одна-единственная хозяйка, делающая то, что ей нравится.
Кэролайн протянула Паже бокал вина.
— Спасибо, — поблагодарил он.
Она молча пригубила вино, словно поглощенная какими-то мыслями, но в следующее мгновение спросила:
— Может, выйдем на крышу? Хороший вечер, к тому же мы целый день словно в заточении.
Не дожидаясь ответа, она поднялась, и Крис прошел за ней в гостиную, в углу которой оказалась витая чугунная лестница наверх. Поднявшись, они попали в небольшое помещение, из которого вышли в садик на крыше, где в деревянных ящиках росли кусты и стояли стол и четыре кресла; стеклянные стены защищали от ветра. Отсюда открывался вид на многие мили вокруг, словно Кэролайн постаралась создать на этом клочке некое подобие идеального, в ее представлении, мира, где находила покой и уединение. Паже вдруг подумал, что, если бы не Карло, он и сам, наверное, предпочел бы такой образ жизни.
Он подошел к краю.
— Невероятно, — вырвалось у него.
— Тебе нравится здесь? — спросила женщина.
Паже повернулся к ней; она наблюдала за ним из глубины этого уютного дворика.
— Очень, — просто ответил Крис.
Кэролайн вернулась к выходу и зажгла свет; от растений поползли причудливые тени.
Они сели за стол друг напротив друга; выражение глаз Мастерс было исполнено загадочного очарования, и невозможно было догадаться, о чем она сейчас думает.
— Можно задать тебе один вопрос? — спросил Паже.
— Смотря о чем, — с улыбкой ответила она.
Паже откинулся на спинку кресла.
— Скажи на милость, как тебя угораздило стать адвокатом по уголовным делам?
Кэролайн понимающе усмехнулась, словно она предвидела этот вопрос, хотя и считала его немного легкомысленным.
— «Такая обаятельная особа…» — ты это хочешь сказать? — сухо проронила она. — Может, мне следовало стать профессором права и сочинять монографии по антитрастовому законодательству. Или специалистом по финансам и сидеть в какой-нибудь конторе на Уолл-стрит. В этой роли я, скорее, вижу тебя.
— Ну, со мной все иначе. Дело Мэри Карелли явное исключение. В основном же моими клиентами были люди, которые никогда не применяли оружия и не имели неприятностей с полицейским на улице, — банкиры и подобная им публика. Тогда как твою клиентуру в большинстве случаев составляли убийцы, насильники, вооруженные грабители и похитители автомобилей.
— Не спорю — ты всегда представлял
От неожиданности Паже расхохотался.
— Приятно наблюдать, как ты смеешься, — произнесла женщина. — Даже если это всего лишь ирония, а не наслаждение жизнью.
Крис горько усмехнулся.
— Потому что, как ты справедливо отметила, тебе достаются все шишки. Кстати, ты не ответила на вопрос.
— Это насчет уголовного права? — Кэролайн обвела задумчивым взглядом вечернее небо и залитый огнями противоположный берег залива. — По правде говоря, я не имела четкой программы действий. Просто на каком-то отрезке, когда мне было за двадцать, я вдруг поняла, что занята бесконечными поисками себя; что делаю совсем не то, что предназначено мне судьбой; что живу чьей-то чужой жизнью. Вот и все: в итоге я пошла своим путем. — Казалось, Кэролайн решила не откровенничать дальше. — Занятия уголовным правом меня вполне устраивают. К тому же у меня это неплохо получается.
Последняя фраза означала, что предмет разговора можно считать исчерпанным; к Паже вновь вернулось то странное ощущение, которое он испытывал в обществе Кэролайн — смущающее душу ощущение (которое, впрочем, всегда оказывалось обманчивым), что вот-вот поймет Мастерс. Как бы то ни было, сейчас в руках этой непостижимой женщины оказалась судьба его самого и его сына.
— Не просто неплохо, — наконец произнес он. — Лучше, чем у большинства.
Кэролайн с улыбкой пожала плечами, но не стала кокетливо возражать ему. «Мы взрослые люди, — красноречивее всяких слов говорил этот жест. — К чему притворяться?»
Паже пригубил вино, ощутив на языке его терпкий вкус и богатый букет.
— Как Тереза? — спросила Кэролайн.
Паже помолчал, разглядывая бокал с вином на свет, затем промолвил:
— Ты имеешь в виду — как она сама или как ее дела?
Кэролайн на мгновение задумалась.
— И то и другое, полагаю.
Паже попробовал убедить себя, что не обязан быть откровенным, но почувствовал, что ему необходимо именно это.
— Для Терри все складывается непросто. Отчасти из-за Елены. Отчасти оттого, что нам обоим сегодня приходится непросто. — Он заглянул Кэролайн в глаза. — В душе она не уверена, что это не я.
Во взгляде Мастерс сквозило недоверие; Паже показалось, что ей тяжело смотреть ему в глаза.
— Для юриста двойственность в отношении — это норма, — успокоил ее Паже. — Когда речь о влюбленных — это болезнь.
Кэролайн улыбнулась одним краешком рта:
— Значит, мне простительно?
— Всегда.
— А Терри?
Паже погрузился в глубокую задумчивость; затем словно со стороны услышал звук собственного голоса:
— Не знаю. Право, не знаю.
Женщина пристально наблюдала за ним.
— Она хорошо выступала, — заметила она. — Особенно если допустить, что твои слова — правда.
В глазах Кэролайн был немой вопрос: сказала ли Тереза неправду ради его спасения. Теперь Паже самому было тяжело поднять взор.
— Возможно, когда закончится суд, — пробормотал он, — во всем этом появится какой-то смысл. И моя жизнь обретет смысл. Сейчас она бессмысленна.
Кэролайн с минуту молчала, потом осторожно произнесла:
— Между «сейчас» и «потом» предстоит кое-что сделать. Ты, кажется, хотел поговорить об этом.