Глазами, полными любви
Шрифт:
– Здорово! – восхитилась девочка. – Вы там жили или в гости к кому ездили?
– Ездила. Да только не по своей воле. Восемь лет там «отгостила». Не стоит об этом говорить. И в школе вам про это рассказывать не будут.
– А в нашем селе вы тоже не просто так оказались? – высказала предположение любопытная школьница.
Клавдия Ивановна повертела в руках сушку, которую собиралась окунуть в кружку с чаем, и загадочно ответила:
– Какая любопытная! Много будешь знать, скоро состаришься. Ты лучше о себе расскажи: как учишься, что в школе проходите, чем заниматься любишь.
Упрашивать Натку не пришлось.
– Знаешь, я тебе хочу дать один совет. Нельзя незнакомым людям все про себя рассказывать, особенно про свою семью.
– Но вы же сами попросили, – смутилась собеседница.
– Я попросила, а ты должна была подумать. Мало ли кто о чем может попросить? Станешь старше, сама узнаешь, почему лучше всего придерживаться светской беседы с чужими людьми.
Огорошенная Натка не удержалась от вопроса:
– Как вы странно говорите. Что такое светская беседа? Я про такое только в книжках читала.
Клавдия Ивановна улыбнулась и помешала чай в кружке:
– Ну, это как мы с тобой сейчас. Сидим, чай пьем, беседуем неспешно. О погоде, о природе, о всяких историях, вычитанных в книгах. Короче, разговор ни о чем личном.
– Да как же, о природе – и это не о личном? Я так люблю лес, растения всякие, грибы, за ягодами ходить. У вас вон трав разных сколько насушено везде. Разве это не личное?
– Наверное, отчасти ты права. И все-таки никому не стоит болтать лишнего. Знаешь поговорку «Разговор серебро, а молчание золото»? Как думаешь, почему?
Беседа, словно споткнувшись обо что-то, начала угасать. Натка засобиралась уходить. Уже на тропинке, выводя ее из глухих зарослей, Клавдия Ивановна сказала:
– Вот видишь, ничего страшного в моей избушке ты не обнаружила. Только больше не ходи сюда. Ни к чему. И не рассказывай никому, что была у меня. Тебе же лучше будет. И помни, молчание – золото.
Удивленный и несколько расстроенный такими проводами ребенок отправился домой, прижимая к себе ведерко, в котором на боках своих сородичей гордо возлежал огромный шампиньон.
…Много лет спустя, став взрослой и прочитав книгу Варлама Шаламова про лагеря заключенных, про колымский белый ад, погл о тивший миллионы советских мужчин и женщин, Наталья Алексее в на поняла, как оказалась в их поселке странная женщина, когда-то поившая ее чаем в своей сказочной избушке. Судя по всему, стра ш ное прошлое несла она за своей спиной, и новой мудростью напо л нилось для Натальи Алексеевны ее напутствие: молчание – зол о то…
* * *
О необычном визите Натка никому не сказала. Первое время ее просто подмывало поделиться новостью дома, но сначала она побоялась, что за несанкционированное гостевание может влететь от матери, потом как-то все забылось в круговерти привычных домашних дел. Вдобавок в июле
Поскольку с количеством спальных мест в доме наблюдалась напряженка, взрослые решили задачку радикально просто. На просторной веранде матушка положила на пол огромный овчинный тулуп, застелила его сверху старенькими простынями, накидала нужное количество подушек. Вопрос с ночлегом для пионерского отряда оказался решенным.
Взрослым, скорее всего, ночевать на полу понравилось бы не слишком, но детвора от такого расклада оказалась просто в восторге. По утрам Зоя Максимовна кормила всех нехитрой деревенской едой, затем все разбегались кто куда. Племянник мужа спешил на конный двор, где сразу же сдружился с конюхами, учившими его обращению с лошадями.
Девчонкам поручалось пасти выводок домашних гусей. Пернатых выгоняли на берег пруда, находившегося неподалеку от села. Пока они пощипывали сочную травку или важно скользили по водной глади, девочки превесело проводили время в купании, играх, разговорах и прочих затеях. Таким образом, скучное само по себе занятие превращалось в своеобразный пикник на обочине, поскольку к обеду девичий отряд расстилал на берегу клеенку и принимался уписывать захваченные из дома припасы – хлеб, свежие хрусткие огурцы, сваренные вкрутую яйца, домашнее, нагретое солнышком молоко.
Самый веселый момент наступал вечером, после ужина, когда вся юная орава укладывалась рядком на импровизированное ложе. Хохот, оживленные разговоры, внезапное фыркание от невзначай сказанного кем-то остроумного слова не смолкали до глубокой ночи. Начинавшие входить в возраст юные барышни без конца подтрунивали над единственным представителем мужского пола. Двоюродный братец как мог отбивался от подколок и насмешек кузин, но, судя по реакции, такое соседство его вполне устраивало. Лучше он себя чувствовал разве что на конном дворе, среди милых его сердцу лошадок.
Визиты двоюродных родственников продолжались и в следующие годы, но уже эпизодически: то брат заезжал на несколько дней в зимние каникулы, то близняшки появлялись с родителями на пару-тройку деньков. По мере того как все взрослели, их пути расходились все дальше, но память о том лете в деревне у каждого сохранилась накрепко.
* * *
Перед наступлением очередного первого сентября в жизни Натки произошли неожиданные изменения. Тетка, жившая в новосибирском Академгородке, почему-то решила забрать племянницу к себе. Возможно, ее попросили об этом родители, решившие, что учеба в городской школе поможет девочке в будущем лучше подготовиться к поступлению в институт. В какой именно, об этом как-то не думалось ни самой потенциальной студентке, ни ее близким. В доме говорили только одно: «Натка у нас гуманитарий». Большего об ее дальнейшей профориентации не мог сказать никто. В сельской местности издавна велось, что жены главных специалистов работали учителями. Для своей дочери родители, очевидно, предполагали нечто подобное.