Глазами, полными любви
Шрифт:
– Ой, Иван, – ставила точку в разговоре супруга, – не доводи до греха! Видишь, нож у меня в руке? Смывайся-ка ты лучше отсюда…
Несмотря на подобные стычки, жили немолодые, много чего повидавшие и испытавшие супруги довольно дружно, беспечно – не то чтобы одним днем, но как-то без привычки тревожиться о будущем. В спальне хозяев рядом со старинным шифоньером располагалась видавшая виды швейная машинка. На ней мадам Скворцова в течение недели строчила детские комбинезончики, которые почему-то именовала «капюшонками».
Материалом для «капюшонок» служил кислотных цветов плюш (его обрезки женщина покупала за копейки
Иван Максимович набивал продукцией объемистый рюкзак, супруга заталкивала остатки в тряпичную, необъятных размеров сумку, и пара отправлялась заниматься коммерцией. Самое удивительное, «капюшонки» разлетались как горячие пирожки. В замученной дефицитом стране пользовалась спросом любая, самая уродливо-самопальная продукция. Комбинезончики Ольги Матвеевны отличались не только неожиданной расцветкой. Они были теплыми, удобными, и мамаши двух-трехлетних малышей ценили их по достоинству.
К обеду предприимчивые пенсионеры возвращались уставшими, но довольными. По пути заезжали на продуктовый рынок и основательно затаривались продуктами, стоимость которых раза в два превышала стоимость магазинных. Принцип «"капюшонки" в обмен на продовольствие» действовал железно.
Вечером собирались гости обмыть удачную торговлю. Обычно приходила соседка с мужем, жившие на втором этаже, и здоровенный рыжий мужик, служивший надзирателем где-то на зоне. Соседи были земляками Скворцовых, а мужика они почему-то считали кумом. Хватив почти без пауз стакана два мутного пойла, рассказав заплетающимся языком несколько похабных анекдотов, кум обычно выпадал в осадок и дальнейшему застолью уже не мешал. Остальные долго вспоминали «неньку» Украину, спевали мелодичные украинские песни.
Дверь небольшой квартирки на первом этаже почти никогда не закрывалась на замок. Со стуком, без стука ли к Скворцовым постоянно заходили, забегали, заглядывали соседи, знакомые, постоянно приезжали какие-то родственники. Натку они тоже приняли запросто, как свою. Ольга Матвеевна кормила ее жареной картошкой, учила всяким студенческим приемчикам, направленным на привлечение удачи во время сдачи экзамена.
– Билет, – наставляла она, – всегда бери только правой рукой. И в аудиторию заходи с правой ноги. Еще запомни: волосы за день до экзамена не мой.
– А расчесываться можно? – неуверенно спрашивала перманентно мандражировавшая абитуриентка.
– Расчесываться можно. Запросто. Только чужую расческу не бери. Чтобы вошку не поймать.
Всякий раз, когда Натка отправлялась на очередной экзамен, бывшая комендант общежития заботливо интересовалась:
– Пятак под пятку положила? Под правую или под левую? Тогда переложи. Чтобы сработало, нужно обязательно под левую.
Семыч в своих предсказаниях не ошибся. Почти. Его протеже действительно на пятерку сдала литературу и историю, получила четверку по русскому, а вот на экзамене
Как правило, выпускники сельских школ редко демонстрировали по этому предмету основательные познания, поэтому у приемной комиссии «педа» имелось, очевидно, негласное указание зачислять в вуз абитуриентов, у которых по другим предметам набирался проходной балл. Так Натке не без заминки, но все же удалось войти в число первокурсников.
Недавняя абитуриентка чувствовала себя несколько озадаченной, словно не могла поверить в произошедшее. Родители выглядели довольными, а Геша слегка подувядшим. Результат его репетиторства говорил сам за себя. Тем не менее, туманными намеками «англичанин» пытался убедить соседей в своей причастности к зачислению их дочери в институт. Говорил Зое Максимовне, что накануне экзаменов пообщался «с кем надо», плел, как всегда, нечто многозначительное, мало относящееся к делу. Но поскольку Натку можно было уже считать студенткой, его разглагольствования лишь способствовали общей радости.
Для девушки начиналась новая жизнь. Скворцовы-старшие, с которыми она успела сдружиться, согласились взять ее на постой до тех пор, пока не решится вопрос с общежитием. Казалось, все и дальше пойдет без особых проблем. Даже традиционная поездка в неизбежный колхоз обошлась без происшествий. Во время месячного пребывания в местности, традиционно именуемой «куда Макар телят не гонял», девицы-первокурсницы сблизились между собой, научились с шиком носить телогрейки, сапоги и затягиваться отвратительно вонючей «Примой», изысканно оттопыривая мизинцы с траурной каймой под ногтями…
* * *
Для Натки выезд в колхоз ознаменовался еще одним примечательным событием. Там она впервые поцеловалась. Нормальным десятиклассницам (по традициям 60-70-х годов) было положено делать это хотя бы на выпускном вечере, но поскольку на десять девчонок в их классе приходилось всего два мальчика, то девице так и пришлось покинуть стены школы нецелованной.
Как оказалось, первый поцелуй дожидался ее на глухой деревенской сторонушке. Молодой человек был необыкновенно тощ, долговяз, неуклюж и очень походил на персонажа по прозвищу «Кузнечик» из фильма «В бой идут одни старики». Обнаружилось это чудо в перьях в составе колонны солдат-водителей, также засланных в тьмутаракань на уборку урожая.
На первых же танцах между солдатиками и городскими девчонками завязались, говоря по-современному, мир-дружба-жвачка. Каждая скорехонько обзавелась кавалером, какового в кругу подруг гордо именовала «мой». На долю Натки выпал нелепый Кузнечик, другим барышням повезло ненамного больше. Ни особым умом, ни орлиной статью солдатушки, бравы ребятушки не отличались. Одни из них угодили в доблестные ряды воинов СА по причине тупости и неспособности выдержать конкурс в самый захудаленький вуз. Другие, конфликтовавшие с самими собой и целым миром, были демонстративными разгильдяями, по некоторым и вовсе тюрьма скучала.