Глубокие воды
Шрифт:
– Это значит, что вашу яхту придется оставить, – сказал я. – Понимаете?
Она посмотрела на меня пустыми глазами.
– Ваша лодка, «Санта-Мария». Мы не можем отбуксировать ее так далеко. Нам придется ее бросить.
Каково ей будет покинуть яхту? Возможно, «Санта-Мария» – ее единственное жилье. Многие западные люди так поступают: продают свои дома по цене целой деревни и переселяются на лодки. Эта явно стоила больших денег.
– Виржини. Вы поняли, что я сказал насчет вашей лодки?
– Это не моя лодка.
Значит, его. Не время вдаваться в семантику.
– Хотите взять с собой на «Патусан»
Она посмотрела на мужа и покачала головой.
– Ваши паспорта?
– Их здесь нет. Здесь у нас ничего нет.
Возможно, она тоже перенесла какую-то травму головы?
– Должна же у вас на борту быть какая-то одежда, – настойчиво сказал я.
Она снова покачала головой. Я оставил ее. В правом корпусе находилась мастер-каюта. В рундуке я нашел мужскую и женскую одежду. Я схватил несколько платьев, непромокаемую куртку и вернулся в салон.
– Вот. – Я накинул штормовку ей на плечи. Когда я убрал руки, ее шея покрылась мурашками. – Вам это пригодится для поездки в тендере.
Она плотно стянула воротник. Я подошел к штурманскому столу и поднял крышку. В пластиковой папке лежали судовые бумаги и несколько паспортов. Я сунул все документы в пустой мешок для спасательного жилета, запихнул туда платья и завернул верх мешка. «Патусан» предстояло удерживать на месте, пока Хазик не стабилизирует ее мужа. Оставалось надеяться, что к тому времени мысли Виржини прояснятся и перед отплытием мы сможем помочь ей собрать больше вещей.
– Готов? – спросил я Хазика, когда тот надел на Джейка шейный бандаж и перевязал ему голову.
Он жестами показал Виржини, чтобы прижимала бандаж, пока он не принесет из тендера носилки.
Переправлять раненых с корабля на корабль всегда непросто, тем более при волнении на океане и в глубокой темноте. Пока мы погружали Джейка в тендер и укладывали его на настил, возвращались к «Патусану» и переносили раненого на наше судно, Виржини не сводила с него глаз. Каким-то образом ей удавалось игнорировать океан, который вздымался, ревел и пенился вокруг, полностью сосредоточившись на муже, она сжимала его пальцы и что-то ему шептала. Позже я в этом усомнился, но тогда, помнится, подумал: вот она, настоящая любовь. Так смотрела на меня Мария.
Когда мы все выбрались из тендера, Юсуф, спустившийся с мостика, чтобы помочь, взялся за конец носилок, Хазик подхватил другой, и они понесли раненого по коридору. Только тогда она повернулась ко мне. Ее лицо блестело от соленой воды, воротник все еще был прижат к горлу.
– Идите к нему, – сказал я. – Все в порядке. Теперь он в безопасности.
Благодарный взгляд, который она бросила на меня, на ходу скидывая куртку, прежде чем сойти в недра судна, длился всего долю секунды, но этого хватило, чтобы меня захлестнуло чувство одиночества.
– Теперь вы в безопасности, – повторил я в пустоту.
3
Занимаясь дополнительной бумажной работой, порожденной этим неожиданным поворотом событий, я ощущал за плечом тень Марии. Призраки моих погибших детей проникли на мостик солоноватым запахом озона. Обычно я мог приказать призракам, чтобы оставили меня в покое, но в то утро они были настойчивы, и хотя я изо всех сил пытался не замечать
Кок накрыл завтрак в кают-компании. Я наполнил две кружки еще горячим кофе, захватил пару роти [7] и направился в лазарет, где Хазик устроил пациента. Виржини сжимала ладонь мужа, который так и не пришел в сознание, через металлическое ограждение. Она все еще была в бикини.
Хазик поймал мой взгляд.
– Отказывается надевать одежду, которую вы привезли, – пояснил он.
Я поставил кофе, положил сверток с лепешками.
– Медицинский костюм?
7
Роти – индийские лепешки.
Он указал на шкафчик. На двух его полках хранились медикаменты, на третьей – медицинская одежда в целлофановой упаковке. Я вскрыл одну упаковку и вытряхнул сложенную зеленую футболку.
– Вот, – сказал я Виржини.
Она молча взяла футболку и натянула через голову. Футболка оказалась ей не по росту и напоминала верх от баджу-мелаю [8] . У меня сжалось сердце. Иногда после того, как мы занимались любовью днем, Мария поднимала с пола мою рубашку, заворачивалась в нее и садилась на край кровати – руки скрыты под тканью, ноги обнажены.
8
Баджу-мелаю – традиционный костюм малазийских мужчин, состоящий из удлиненной рубашки, свободных брюк и саронга.
– Как пациент? – спросил я Хазика.
Он забрал у меня целлофановую упаковку, скомкал ее и бросил в мусорное ведро.
– Пока что стабилен. Само собой, здесь мы не можем сделать рентген, но при условии, что у него не начнутся судороги и нет внутреннего кровотечения, он должен продержаться до нашего возвращения в Порт-Браун.
– А что с женой? Ее ты осмотрел?
Она не обращала на нас внимания, сосредоточенно наблюдая за мужем.
– Никаких признаков травм. Я обследовал ее на предмет сотрясения, но, похоже, она в порядке. У нее сильное обезвоживание, и ей не помешает хорошенько отъесться. Судя по всему, она недоедала.
– Раз сотрясения нет, значит, ей сейчас можно есть?
– Конечно.
Я поднял кружку, машинально приноравливаясь к движению «Патусана», чтобы не расплескать кофе. За без малого сорок лет в море это стало второй натурой.
– Держите, – сказал я Виржини, перейдя с малайского на английский, – вам нужно что-нибудь попить.
Она не ответила, тогда я позвал ее по имени и постучал кружкой по ограждению. Звон вывел ее из транса. Она уставилась на кружку, и у меня снова, как и на «Санта-Марии», возникло подозрение, что мы имеем дело с какой-то травматической реакцией. Мне нужно было выяснить, что случилось с ней и Джейком. Я был обязан подать подробный рапорт сначала начальству, а затем и соответствующим органам, особенно если раненый умрет. Рапорты, запросы, дознания – всем этим я был сыт по горло. Но это подождет, мой первый долг – забота о людях.