Глубокие воды

Бэмфорд Эмма

Молчание. Она разглаживала складки простыни, снова и снова расправляя ткань в одном и том же месте, как будто могла разгладить морские волны.

Мария говорила, что лучший способ успокоить бурные воды – это полить их маслом, но в тот день ей не помог бы никакой чудодейственный бальзам.

Я собрался с мыслями. За несколько коротких разговоров с этой белой женщиной я так и не выяснил, каким образом ранило Джейка и что так сильно потрясло ее саму. Пора разобраться, что к чему.

– Виржини, что произошло?

Она допила чай, хотя к тому времени он, вероятно, совсем остыл.

Ставя пустую чашку на полку рядом с моей койкой, она задела стоявшую там фотографию, и молитвенные четки, висевшие на рамке, со стуком упали. Она подняла их – крестик угнездился в ладони, нитка с бусинами свесилась с запястья – и наклонила голову, чтобы их рассмотреть. Ее рыжеватые волосы, подстриженные коротко, как у мужчины, были чудовищно спутаны.

– Вы католик? – спросила она.

– Меня воспитывали в католической вере.

– У вас очень хороший английский.

– Я ходил в англоязычную школу. Мать моего отца была британкой. А вы? Где вы выросли?

– В основном в Англии. И во Франции. – Ее внимание вернулось к четкам Марии. – У моей двоюродной бабушки были такие же. – Она зажала одну из бусин между большим и указательным пальцами. – Я думала, вы мусульманин.

– В Малайзии не так уж мало католиков. За это мы должны благодарить вас.

– Меня? – Затем на ее лице отразилось понимание. – А. Вы имеете в виду колонизаторов. – Она взяла обмотанной четками рукой фотографию. По сей день чувствую, как мои губы сжались в жесткую линию. – Мило, – сказала она. – Ваша жена и дети? Сколько им?

Я замялся. Никто из экипажа никогда не расспрашивал меня о моей семье.

– Адаму, моему сыну, тогда было семь. Фаре – пять. – Она не спрашивала о возрасте Марии, но я все равно его назвал. – А моей жене – тридцать один.

– Тридцать один, – повторила она, и я понял, что ее броня треснула. – Столько же, сколько мне. Когда это снимали?

– В две тысячи четвертом. В День независимости у нас дома, в Пинанге. – Дети нарядились в красно-белые костюмчики, которые Мария вырезала и сшила для них из «полос славы» [11] . В их руках развевались пластиковые флажки. – За четыре месяца до…

11

Неофициальное название флага Малайзии.

Должно быть, она заметила, что я осекся, но не стала настаивать, чтобы я продолжил.

– Вы живете в Пинанге? – спросила она вместо этого.

– Да.

– Ваш сын хочет пойти по вашим стопам во флот? Или даже ваша дочь?

Мощное течение потащило меня прочь с курса. Чтобы за что-то ухватиться, я потянулся к мешку у своих ног, который забрал с «Санта-Марии». Пластиковые застежки щелкнули, когда я открыл их, водонепроницаемый пластик скрипнул, когда я размотал горловину. Сверху лежала собранная мной одежда, под ней – паспорта и бумаги. Я достал все это и вывалил себе на колени. На Виржини все еще была медицинская футболка из лазарета. Возможно, теперь, когда она отдохнула и привела в порядок мысли, ей будет удобнее в собственных вещах. Не исключено, что это даже

поможет ей разговориться.

Я развернул одно из платьев – необычный наряд для военного судна, зато, в отличие от футболки, хоть немного прикроет ей ноги. Я протянул платье Виржини:

– Возьмите. Я привез его с вашей лодки.

Она снова насторожилась.

– Капитан Тенгку, я уже сказала вам, что «Санта-Мария» не моя лодка.

– Значит, вашего мужа.

– И не его тоже.

– То есть вы ее угнали?

Я сказал это в шутку, чтобы Виржини немного расслабилась, но она отшатнулась. Фотография все еще была у нее в руках, и она потерла пальцем пятнышко на серебряной рамке.

– Джейк был в воде.

За моей спиной встали Мария, Адам и Фара.

– Где? На Амаранте?

Она кивнула, стиснув рамку.

– И он ударился головой?

Снова кивок. Наконец-то мы сдвинулись с мертвой точки.

– Как?

– Точно не знаю.

– О корпус? О руль?

Молчание.

– О скалы?

На ее скулах заиграли желваки.

– Кажется, о гребной винт.

Если это был гребной винт, ему невероятно повезло, что он остался жив. И ему следовало быть осторожнее. А я-то принял их за профессионалов, но я своими глазами видел, как она запускала ракеты и в одиночку управлялась с парусами, и полагал, что если они отошли так далеко от большой земли, до самого Амаранте, то ее муж тоже кое-что смыслит в морском деле. Как же его угораздило купаться рядом с винтом? Что-то тут нечисто.

– Послушайте, вы должны кое-что понять. Джейк ненавидит воду. Больше того… он ее боится. Но он нырнул. Ради меня.

Мария не умела плавать. Но мы поговорили об этом и согласились, что Адаму и Фаре надо научиться. Для этого она и отвела их на Пантай Пасир Панджанг – чтобы увидели море с безопасного пляжа, чтобы к нему привыкли.

Я снова переключился в рабочий режим. Рассказ Виржини звучал довольно неубедительно.

– Так вы утверждаете, что ваш муж, который боится воды, зачем-то прыгнул ради вас за борт рядом с крутящимся винтом?

– Он не прыгал.

– Упал?

Она покачала головой, снова непроницаемая.

– Споткнулся?

То же движение головой.

– Его столкнули?

На этот раз ее голова не шевельнулась. Я расценил это как «да».

– Кто? Кто его столкнул, Виржини? – Может быть, она сама? Не поэтому ли она ведет себя так странно – совсем не из-за травмы, а из-за чувства вины? – Вы?

– Нет!

– А кто?

– Витор.

– Кто такой Витор? Член вашей команды? – Катамаран был достаточно большим, на таком нужен экипаж из пары человек.

– Они дрались. Джейк хотел воду, а Витор ему не давал.

– Разве вы не сказали, что Джейк боится воды?

– Не той воды, другой. Ох, я рассказываю неправильно. – Она швырнула рамку на постель и закрыла лицо руками, тяжело дыша в ладони. Я поднял фотографию – к счастью, стекло не треснуло – и поставил ее на место.

– Мне нужно… – Она резко вскочила с койки. – Где гальюн?

Отведя взгляд от ее голых ног, я указал на закрытую дверь санузла. Она скользнула внутрь и заперлась. Я услышал, как из крана полилась вода.