Глубокие воды
Шрифт:
В этой части острова на самых высоких деревьях росли воздушные растения – словно птицы, они гнездились в уголках между ветвями и стволами у самой кроны. Виржини присмотрелась к одному из них. Вспомнились обрывки из школьных знаний, эпифиты – вот как они называются. Используют высокие деревья, чтобы протянуть свои колючие листья поближе к солнцу.
Когда они достигли развалин, свет и щебет птиц поутихли. Сухой сезон близился к концу, и почву испещряли тонкие трещины, пересекающие ее, как морщины старческую кожу.
Гас принес ей мячик, мокрый от слюны. Виржини бросила
Виржини подошла к странной металлической конструкции. Любопытство зудело, как укус комара. Ей пришло в голову, что торчащий с одной стороны прут, возможно, служил рукоятью. Она обхватила его пальцами, и ладони естественным образом легли на стертые места, наводя на мысль, что до нее этот прут сжимали многие пары рук.
– Стелла?
Стелла обмахивала лицо пальмовым листом.
– Да?
– Ты не знаешь, для чего эта штука?
– Понятия не имею. – Она продолжала обмахиваться. – Возможно, Роли сможет тебе сказать.
Виржини толкнула, рукоять лязгнула, но не шевельнулась. Она стояла, не разжимая пальцев, с растущим ощущением, что вокруг собираются слои прошлого, как будто она заперта в центре матрешки из человеческих душ. По рукам побежали мурашки. Она не испытывала ничего подобного с тех пор, как была подростком и баловалась спиритической доской с парой девочек из школы. Отпустив рукоять, она ощутила железистый запах, похожий на запах крови. Глупо бояться призраков в тридцать один год, но присутствие каторжан чувствовалось так остро, что трудно было поверить, что они со Стеллой одни.
Скорее заговорить, чтобы нарушить эту жуткую тишину.
– Как давно здесь в последний раз жили люди?
Стелла стояла чуть поодаль, безмятежно наблюдая за птицей, порхающей в кронах.
– Точно не скажу. Лет восемьдесят назад? К семидесятым их точно тут давно уже не было. Именно тогда появились первые круизёры, к тому времени остров снова одичал. – Она рассеянно вытерла пот со лба.
Движение было таким естественным, таким обыденным, человеческим, живым, что странное чувство, охватившее Виржини, отступило.
– Раньше, пока малазийское правительство не догадалось ввести разрешения, на Амаранте можно было оставаться сколько хочешь, – продолжала Стелла. – Роли рассказывал, что когда они с Кристиной только начали приезжать, то время от времени находили что-нибудь – сандалии, тарелки. Но он считает, что тюремные чиновники, уезжая, почти все вывезли. А потом и моряки последовали их примеру. А затем первые круизёры установили главное правило – не оставлять никакого хлама. Все привезенное с собой должно было идти в дело, чтобы и людям хватало ресурсов, и Амаранте оставался нетронутым.
Что ей нравилось в Стелле, так это ее умение жить моментом. Взять, к примеру, сейчас: она не зациклена на прошлом, она видит в нем лишь движение к нынешней жизни здесь. Сама этого не осознавая, Стелла перенесла их из прошлого в настоящее, из каторги в рай.
Виржини взглянула на упавший кокос.
– Интересно, почему здесь никто не поселился? Я имею в виду, после каторги. Кокосов полно – кто-то мог бы продолжать их выращивать.
– Возможно, жизнь
– Неужели совсем никто не поможет? А как же военный корабль, о котором говорил Роли?
Стелла бросила свой импровизированный веер. Он, кружась, упал на землю.
– Этот корабль и раньше-то приходил редко, а в этом году мы вообще его не видели. Вроде бы бюджет урезали.
Несмотря на жару и невозмутимость Стеллы, Виржини снова покрылась мурашками. Она обхватила себя руками, впервые по-настоящему осознав, насколько они отрезаны от мира. Положиться не на кого, кроме как друг на друга. Если умрешь, никто тебя не найдет. Она подумала о семьях каторжников, ожидавших на родине вестей, которые так и не пришли. Возможно, и сами заключенные сошли в могилы, не зная, что случилось с их родителями, с детьми. Ей вдруг захотелось подхватить на руки Гаса, зарыться лицом в терпко пахнущую шерсть, прижать его теплое тело к груди, чтобы почувствовать, как он выворачивается, почувствовать жизнь.
– Гас!
Пес не откликнулся, и Виржини напрягла слух, надеясь услышать, как он продирается через заросли. Насекомые смолкли, душный воздух был недвижим, ни единый листок не шевелился. Казалось, остров – и его призраки – прислушиваются и ждут вместе с ней. Затем раздался лай.
– Сюда! – Виржини оглянулась на Стеллу.
Гас был на кладбище. Он потерял интерес к мячу и ожесточенно рыл землю.
– Боже, – сказала Стелла, – давай-ка его отсюда уведем.
Резиновый мячик валялся неподалеку – яркое розовое пятно на фоне зеленой листвы и бурых стволов. Стелла наклонилась подобрать его и тут же скривилась от отвращения: мячик был мокрым от слюны.
– Долгоносики еще куда ни шло, но вот это и впрямь фу. – Она вытерла ладонь и помахала мячом, брезгливо зажатым между указательным и большим пальцами. – Гас, ко мне! Быстро!
Пес перестал скрести землю. Стелла размахнулась и запустила мячик в джунгли, подальше от могил. Пес, оттолкнувшись от земли всеми четырьмя лапами, подпрыгнул и кинулся следом.
– Так-то лучше. Хороший мальчик, – сказала Стелла, направляясь за ним. – Оставь этих бедняг в покое. Они и без тебя настрадались.
Стелла решила добраться до своей яхты вплавь, поэтому Виржини сказала, что может отвезти Гаса на каяке. На лодке Роли работал компрессор, и пока она гребла к «Ариэлю», бухту наполнял рокот. Заметив ее приближение, Роли выключил компрессор и завинтил крышку баллона. Виржини высадила Гаса на палубу, и пес кинулся к хозяину.
– Доброе утро! – сказала Виржини.
– Добрый день.
Она посмотрела на солнце. Оно находилось ниже, чем Виржини ожидала.
– Хорошо погуляли? – спросил Роли.