Глубокие воды
Шрифт:
17
– Джейк! – крикнула она из каюты.
Было утро, после происшествия прошло два дня.
– Ты не видел мой альбом для рисования?
Устав копаться в чемодане, она принялась выкладывать вещи на кровать. Пенал с карандашами отложила в сторону, вынула джинсы, шкатулку с украшениями, так и не пригодившиеся платья, туго скрученные и напоминающие гигантские сигары. Какой же она была идиоткой, полагая, будто ей все это понадобится. Виржини уже привыкла не заботиться о том, во что одета. Погода всегда была одинаковая – жара и влажность, так что одежды требовалось по минимуму. Под очередной охапкой тряпья, на самом дне, наконец
Виржини вынула альбом, полистала. На первых страницах были натюрморты, вазы с цветами, фруктовые композиции – она и забыла, что все это рисовала. Боже, да это ее старый автопортрет! Незаконченный, детали не проработаны, и лицо, смотревшее на нее, было слишком неопределенным, слишком пустым. И таким молодым. Она провела пальцем по изгибу намеченной щеки.
Она нарисовала его, когда еще верила, что у нее впереди будущее художницы. Даже помнит дату, потому что это было накануне ее двадцать первого дня рождения, сразу после свадьбы с Тома. Он отвез ее в свою парижскую квартиру, но в тот день его не было дома, и она перенесла большое зеркало в гостиную и отдернула с высоких окон тяжелые портьеры. Тома пришел бы в ярость, если бы узнал, что она это сделала, потому что, по его словам, от света антиквариат выцветает. Виржини сидела на полу под солнечными лучами и рисовала. Позднее она бы на такое не осмелилась.
Как много с тех пор изменилось. Виржини закрыла альбом и сунула вместе с пеналом в водонепроницаемую сумку.
Джейк уже домыл посуду, он вытер миску и убрал.
– Нашла?
– Да.
– Что разожгло это желание рисовать?
– Не знаю. – Муза ушла много лет назад, исчезла вскоре после того солнечного автопортрета. Несколько дней – точнее, уже почти неделя – на Амаранте, и муза вернулась. – Может, магия этого места?
Он отложил кухонное полотенце и поцеловал ее.
– Знаешь, по-моему, это здорово. – Он отстранился. – Дай пару секунд, и я буду готов.
Она поднялась на свет, отвязала швартов шлюпки и подтянула ее вперед к лесенке для схода в воду. Услышав, что по трапу взбегает Джейк, обернулась. В руке у него было мачете.
– Это еще зачем?
Он рассек им воздух, как мальчишка, играющий в пирата.
– Для лихости. – Мачете описало две быстрые дуги в воздухе, влево, затем вправо.
– Оно и видно. А если серьезно?
Джейк перестал дурачиться и сунул мачете в кожаные ножны.
– Попробую расколоть парочку кокосов. Проникнусь образом жизни охотников-собирателей. Потружусь на благо коммуны.
– Коммуны? По-твоему, у нас тут какая-то социалистическая утопия?
– Я бы не возражал. – Он подмигнул и спрыгнул в шлюпку.
На этот раз повела она и направила шлюпку к уже хорошо знакомой стоянке. Забавно, как быстро формируются привычки, когда переезжаешь в новое место. Впереди простиралась широкая полоса пляжа, но Виржини уверенно направлялась к их обычному месту, как если бы парковала машину на улице перед домом.
Там уже стояла шлюпка Роли, человеческие и собачьи следы уходили через пляж в джунгли.
– Где ты будешь? – спросил Джейк.
Она огляделась:
– Не знаю. Наверное, на северной стороне. Прогуляюсь.
– Потом встретимся здесь?
– Ладно. – Она поцеловала его. – Будь осторожен.
– С чем?
– С кокосами. С ножом.
Он снова вытащил мачете, наклонив его так, чтобы солнце отражалось от лезвия.
– Малыш, я рожден для этого.
Пляж на северном берегу был небольшим, всего лишь короткий участок песка, усеянный обкатанными морем
Первый штрих – серая линия, четкая на чистом листе бумаги – был самым трудным, и всего через несколько минут она сдалась. Перевернула страницу и начала заново. По мере того как она осваивалась с этим видом, с образом в своем воображении, который хотела перенести на страницу, она стала поднимать глаза реже. Море здесь, снова и снова разбивающееся о рифовый барьер, было громче, чем на якорной стоянке, и Виржини забылась в его мерном плеске и сосредоточилась на работе, на штрихах карандаша, на тихом шуршании грифеля, легонько касающегося бумаги.
Вдруг она заметила что-то краем глаза, и перемена в пейзаже напугала ее. Она присмотрелась – на воде появилась шлюпка. Виржини была так поглощена, что потеряла счет времени. Неужели за ней уже плывет Джейк? Она была еще не уверена, что готова остановиться. Лодка подошла ближе. Это был тендер Витора, сам он сидел на носу, вглядываясь в береговую линию. Вероятно, они увидели друг друга одновременно, потому что Витор встал, помахал рукой и направил лодку на окаймленную ветвями раму. Вдоль всего рифа разбивались волны – тут сложно найти безопасный проход. Дважды Витор пытался преодолеть риф, но, сочтя маневр слишком рискованным, заходил на очередной круг. Он направил лодку к ней уже в третий раз. Боже, она не хотела, чтобы из-за нее он опрокинул тендер или того хуже – разбился. Виржини подбежала к кромке воды, собираясь предостеречь его, крикнуть, чтобы не пытался подойти к берегу, это слишком сложно, но на этот раз он нашел брешь и провел через нее лодку. Поняв, что он вне опасности, она позволила себе ощутить легкое волнение от мысли, что все эти усилия ради нее.
Витор выпрыгнул на мелководье и закопал якорь в песок.
– Увидел тебя с рифа. Тебя обрамляли деревья, просто кадр из кино. – Он сложил из больших и указательных пальцев прямоугольник и посмотрел через него, прищурив один глаз.
Она улыбнулась и снова села.
Он плюхнулся рядом.
– Собирался порыбачить, но, похоже, еще слишком рано. – Он сверился с часами. – Или слишком поздно. – Он посмотрел на альбом, который она закрыла и положила на землю. – Ты рисовала?
Обычно Виржини никому не показывала свои рисунки, но с Витором чувствовала себя до того свободно, словно знала его давным-давно. Она взяла альбом, раскрыла на странице, над которой работала, и протянула ему:
– Пыталась.
Он рассматривал ее эскиз, сравнивал с видом, как это делала она сама. Виржини тут же пожалела о своем порыве и поискала предлог забрать альбом. Но потом рассудила, что он необязательно раскритикует ее работу.
Витор неторопливо пролистал страницы назад, разглядывая каждую.
– Значит, ты художница?
– Когда-то хотела ею стать. – Взгляд, который Витор искоса бросил на нее из-под пряди волос, ободрил ее, и Виржини продолжила: – В университете я изучала историю искусств, пробовала себя в рисовании и живописи. Но у меня никогда не было таланта. Люди мне так и говорили. (Вернее, один человек.) Да я и сама это знала. Поэтому я занялась другим. – Она не понимала, почему ее потянуло на откровенность. Обычно она просто говорила всем, что работает в музее, и этим ограничивалась.