Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
— Катись, пока цел! — крикнул один.
Другой, целясь, поднял винтовку:
— Лети, а то как трахну!..
Мальчуган бросился к крепостным воротам. Там стояла охрана. Один из красногвардейцев подозвал парнишку, попросил молока. Минуту или две продолжалась торговля. Караульный выпил стакан, повернулся и исчез в воротах, видно, пошёл за деньгами. Вернулся, сунул мальчишке в руку монету.
Древницкий понял: записка передана коменданту крепости Белову и получен ответ. Подозвал мальчугана, попробовал молоко, незаметно
На улице снова раздался звонкий мальчишеский голос:
— Молеко! Кисли, слатки молеко!
Ранние зимние сумерки опустились на город. Древницкий, торопливо шагая, приближался к вокзалу.
Вдруг ему наперерез из переулка выскочили трое вооружённых людей.
— Стой! Руки вверх!
Древницкий остановился и, не поднимая рук, крикнул:
— Что вам надо? Я отставной полковник.
Двое отошли, а третий снял с плеча винтовку.
— Врёшь! Ты большевик. Я видел, как подсылал в крепость мальчишку.
И прикладом ударил Древницкого в грудь. Тот упал, из горла хлынула кровь.
Беляк снова замахнулся, но в это время раздались выстрелы, из ближнего дома выбежало пятеро красногвардейцев. Они поспешили к лежавшему Древницкому. Беляки моментально скрылись. Молодой рабочий, опередив товарищей, нагнулся над Древницким.
— Отец! Сейчас унесём тебя.
Древницкому, терявшему сознание, показалось, что над ним склонился сын. Он протянул записку.
— Серёжа… Это от Белова… Передай…
Вся семья однорукого ухаживала за умирающим. Молодой рабочий, которого звали Сергеем, не отходил от постели. Часа через два Древницкий пришёл в себя, тихо сказал:
— Прощайте… Прощай, Серёжа… Впереди у тебя жизнь и счастье…
На другой день Древницкого хоронили. Гроб везли на простой телеге, за ней шла семья безрукого и с десяток стариков и женщин.
Процессия медленно двигалась по Ассакинской улице. Встречные снимали шапки, пропуская телегу с гробом. По тротуару, укутавшись в большую шаль, брела Маша. Ей соседка сказала о смерти Древницкого.
Маша была печальна. Навсегда уходил человек, с которым она когда-то связала свою жизнь. Семейные бури, обиды, разочарования, заботы о детях… Обо всём этом она вспомнила сейчас. И впервые почувствовала, что была несправедлива к этому человеку. Он страдал, боролся, переносил удары судьбы и никогда по слышал её сочувственного слова.
— Проклятый характер… — пробормотала она, — что я могла сделать с собой…
Телега с гробом удалилась. Маша смотрела, как исчезали за поворотом провожавшие покойника люди. И вдруг из глаз Маши неудержимо полились слёзы. Она облокотилась на перила моста и безутешно рыдала, оплакивая прошлое, страшась будущего.
Стараниями
Тесно было заключённым. Сидели на цементном полу или стояли у глухих стен. Шумилов склонился над Вотинцевым. Тот часто терял сознание и тогда тихо стонал. Распухшее от удара лицо было неузнаваемо.
Шумилов вспоминал, как несколько часов назад все они сидели в его кабинете. "Как же это мы не продумали всего, доверились. Но ведь вызвал товарищ, коммунист. А если Осипов просто замаскировавшийся враг? Значит, всем нам гибель. Ну, убьют нас, а мысль о свободе убить нельзя. Коммунисты поднимут рабочих. А рабочие — сила. Всё сметут".
Точно отвечая на эти мысли, где-то загудел мощный металлический голос. Радостно забилось сердце. "Вот он, девятый вал…"
Утром привели избитого Дубицкого.
— Где тебя взяли? — спросил Шумилов.
— Мы с Успенским ехали в мастерские. На углу нас схватили… К Успенскому подбежал какой-то купец в шубе, увёл, а меня в кулаки и сюда.
— Вот что, товарищи, теперь всё ясно. Это организованный переворот. Думаю, Осипов завербован. Но будем настаивать, чтобы нас отвели к нему. Может, пробудится совесть, поймёт гнусность предательства.
Нашёл совесть у этой дряни. Жаль, не ухлопал его Белов, — с негодованием произнёс Финкельштейн.
— Да, чутьё у Ивана классовое… А Шумилов прав, надо повидать Осипова, — поддержал Фигельский.
Першин через дверную форточку агитировал охрану:
— Сами подумайте, ребята, кто хочет отнять у рабочих власть? Толстопузые купцы да аристократы, которые никогда не работали, сидели на шее трудового народа.
К Першину присоединились Шумилов, Фигельский и пришедший в себя Вотинцев. Шумилов сказал:
— Товарищи казаки, нас заманили сюда и хотят убить. Думаю, это дело офицерского союза. Не хотят власти лишиться. Надо нам повидать Осипова, объяснить ему всё…
— А мы что можем? Мы люди подневольные, — отозвался один из казаков.
— Но теперь свобода, должны ваши офицеры выслушать ваше заявление, — пояснил Фигельский.
— Пойдите и потребуйте, чтобы Осипов выслушал нас.
Помявшись, казаки согласились послать двух товарищей к Осипову. Но в штаб их не пустил часовой. Вызвали адъютанта. Бот спросил казаков:
— В чём дело, ребята? Вы самовольно ушли с поста… — Упрёк прозвучал мягко.
— Так что нас товарищи послали. Арестованные требуют допустить их до Осипова.
Бот покачал головой:
— Всю ночь командующий работал, совещался, теперь уснул. Часа через два доложу. А вы, ребята, видать, утомились. Когда вас поставили?
— С ночи не спамши караулим. Зря людей держим, вины их нет.
— Пришлю смену. Идите в буфет, стакан водки и мясные консервы вам обеспечены… Я распоряжусь.