Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
Если бы начальство узнало о такой постановке дела, Кверису не поздоровилось бы. Его могли судить за разложение нижних чинов.
Весной семнадцатого года Кверис, вернувшись из Ташкента, сделал сообщение о революции, об отречении царя. Солдаты встретили новость криками "ура". Но когда он поставил вопрос о выборе начальника из числа пограничников, то все запротестовали. А один сибиряк заявил:
— Тута не о чем говорить, ваше высокоблагородие.
— Погодите. Ребята, первое и главное условие новой армии свободного русского народа — отмена чинопочитания.
— Так я к тому, что никто из нас в командиры не годится. Дела не знает. Сами собой командовать не умеем, а тут целый отряд, около ста человек. Наломаем дров.
— А ведь верно таёжный медведь говорит! — послышались голоса. Но Кверис прервал:
— Спокойнее, товарищи… Да, правильное выступление. Но в армии не только выбирают командиров, но и комиссаров к ним.
Он разъяснил, зачем нужны комиссары, их роль в воинских частях.
На другой день солдаты проголосовали за новое руководство. Командиром избрали Квериса, комиссаром — Боровикова.
Когда Машраб с Ильгаром пришли на пост, там на общем собрании обсуждалось дело одного казака. Возвращаясь из объезда, он встретил дехканина соседнего кишлака, который вёз с базара небольшую кошму. Дехканин похвастался:
— Ни у кого такой нет. Хорошая…
— А ну, покажь!
И когда доверчивый горец протянул свёрнутую кошму, казак выхватил её из рук и, ударив коня, ускакал.
Дежурный наблюдатель видел всю эту сцену и доложил начальству. Кверис не стал накладывать взыскания. Передал дело в товарищеский суд.
Машраб и Ильгар пришли на пост, когда солдатам зачитали обвинение и сторожевой стрелок дал показания.
Казак пытался всё обратить в шутку:
— Ну чего вы, ребята! Ведь вы же не офицерьё…
Должны понимать… Что это за провинность? Ну, украл. Дак оренбургского казака за што кошмой зовут? Как увидит кошму — скрадёт. Так ему на роду написано.
Солдаты зашумели:
— Долой его! Позорит отряд!
— К стенке гада!
— Вор и грабитель! Пускай идёт к басмачам.
Казак перетрусил. Он понял, что наглостью ничего сделать нельзя. Взмолился:
— Товарищи… Кусок кошмы…
— Не товарищ ты нам, ворюга!
— Давай, комиссар, пиши постановление — расстрелять к чёртовой матери!
Встал Кверис, шум сразу стих. Провинившийся стоял, опустив голову.
— Вот что, товарищи! Тяжёлый проступок совершил воин, член нашего отряда. Видать, природа у него звериная. Отнять у бедняка кошму, о которой тот мечтал долгие годы, — это значит погасить радость человека, погасить веру в русского пограничника, в его честность, стойкость, бескорыстие. Моё предложение такое: завтра утром виновник в сопровождении товарища отыщет обиженного им дехканина и вручит ему украденное, объяснив, что это была глупая шутка. А к вечеру завтра на наш берег должна высадиться большая группа басмачей во главе с Дотхо и под командой афганского офицера Ахмет-Джана. Так вот: предстоит жестокая схватка с противником.
Все встали, выстроились как на параде и в один голос ответили.
— Согласны!
И странное дело. Человек, который изворачивался, цепляясь за жизнь, вытянулся перед Кверисом.
— Товарищ командир, пошлите в самое опасное место. Я смою кровью свой позор.
После окончания суда отряд заслушал сообщение Ильгара о положении на фронтах, о бесчинствах басмачей, об английской интервенции. Он закончил свой рассказ словами:
— Прошу принять в ваши ряды. Я хочу посчитаться с беком.
— Командир, — прогудел Машраб, — я приведу пять своих друзей мергенов, они бьют из ружья без промаха.
Подберём из молодёжи человек двадцать. Будет ли это помощью?
— Двадцать пять человек, защищающих свои семьи, родную землю и свои жизни, — это сила, — радостно ответил Кверис. — Собраться всем к полудню. У кого нет оружия — получат здесь.
Бек Дотхо назначил переправу после вечернего намаза. Он окинул взглядом свои многочисленные отряды. Часть из них встала под стяг Ахмет-Джана, другая — под зелёное знамя газавата, развевавшееся над головой Дотхо.
Совершив молитву, бек сел на белоснежного скакуна под красной бархатной попоной и обратился с речью к своим джигитам:
— Храбрые воины ислама! Переправившись на тот берег, мы сотрём с лица земли отряд неверных, не дадим пощады находящимся под их защитой нечестивым шиитам и пройдём огнём и мечом по кишлакам Памира. Такова воля пророка.
Затрубили карнаи, загрохотали барабаны, и отряды двинулись к реке. Переправа прошла быстро, без препятствий. Через час всадники уже выстроились на другом берегу. Дотхо занял место впереди колонны и повёл её в ущелье. Басмачи шли красуясь, как на параде.
Но вот в закатной тишине раздался громоподобный голос:
— Стой, бек! Ты пришёл за своей смертью.
При первых словах Дотхо машинально затянул повод, и выученный конь замер как вкопанный. Бек поднял голову и увидел на уступе скалы могучую фигуру кузнеца. Он стоял у огромного камня, взяв на прицел ружьё. Бек махнул шашкой, и тотчас двадцать человек из его охраны спустили курки. Двадцать пуль, ударившись о тысячелетний валун, сплющенные, отскочили.
— Моя пуля вернее твоих… Получай, собака!
Не успел прозвучать выстрел, как бек, покачнувшись, рухнул с седла.
Следом грянул выстрел с другой стороны и снял Ахмет-Джана. Это был сигнал. Грохнул залп, застрочили пулемёты. Растерявшиеся басмачи бросились вперёд в надежде прорваться, но в узком месте на них обрушилась каменная лавина. Это женщины, руководимые Банат, заранее расставив глыбы, сбрасывали их на головы врагов. Уцелевших расстреливали охотники.
Хвост колонны повернул назад, к переправе, но из зарослей на них ринулись пограничники. Обнажённые клинки мелькнули в воздухе, началась рукопашная схватка. Басмачи дрались озверело, стремясь пробиться к берегу.