Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
Высоко над вершиной плывёт чёрная точка. Она то снижается, делает круг, то опять поднимается и плавно застывает в воздухе. Это кумай. — снежный гриф. А вот на выступе скалы, как изваяние, чётко рисуется стройный киик. Он зорко глядит вокруг, готовый в минуту опасности ринуться вниз и, упав на пружинящие рога, умчаться от смерти.
Скоро дом. Ещё несколько поворотов тропы — и откроется Орлиное гнездо. Два спутника молча едут за Ильгаром. Им он обязан жизнью.
Когда басмачи обстреляли санитарный поезд, в котором тяжело раненный Ильгар возвращался с фронта, и стали преследовать поезд, кондуктор отцепил
— Всех вырезать, одежду, ценные вещи, продовольствие вынести, вагон сжечь!
Они рассчитывали на поживу, но обманулись. В последний вагон сносили мертвецов, это был морг на колёсах. Сюда принесли и потерявшего сознание Ильгара.
Когда он открыл глаза, то увидел склонившихся над ним двух басмачей. В одном он узнал молодого нукера бека Дотхо. Чуть шевеля пересохшими губами, Ильгар произнёс:
— Скажи кузнецу, мудрецу Поршнифа, Машрабу…
Голос прервался, глаза закрылись…
Басмачи зашептались:
— Говорю, наш…
— Откуда тут наши? Только мы двое. Смотри, он снова открыл глаза.
— Кто ты?
— Ильгар, приёмный сын Машраба…
— Сын пастуха! Давай вытащим.
Тем временем возвратилась из бесполезной погони вся банда.
— Чего расселись?! — крикнул курбаши. — Прикончите — да на коней. Уходить пора, со станции солдат пришлют.
Поршнифцы сидели, не трогаясь с места, и с сочувствием смотрели на больного…
— Что? Жаль? Не можете? — Он выхватил шашку. — Подвинься, я научу вас делу…
Молодой нукер закричал:
— Уходи! Это брат мой…
— Вот умрёт, похороним и догоним вас, — примиряюще объяснил другой.
Всадник опустил шашку, сплюнул:
— Брат… Кто знал. Дураки, вас сейчас голыми руками заберут красные. — Он хлестнул коня, и вся банда поскакала на север.
Нукер свистом позвал кобылицу, вытащил из хурджуна деревянную чашку, стал доить. Кобылица стояла спокойно. Два дня тому назад курбаши, увидев в отряде жеребёнка, приказал зарезать его. Жалко было нукеру игривого, ласкового малютку. Под угрозой была и кобылица. Неотсосанное молоко могло погубить животное. Какой-то старик посоветовал доить кобылицу три раза в сутки.
Нукер напоил Ильгара молоком. Тот ожил.
— Спасибо, братья.
Басмачи грустно посмотрели на юношу:
— Что будем делать с тобой, Ильгар?
— Бросьте! Я не могу рукой пошевелить…
— Нет, так не годится. Ов-ва! А мы эту штуку приладим к нашим коням и отвезём тебя к Машрабу. — сказал бывший нукер, показывая на санитарные носилки.
Ильгар спросил:
— А басмачи?
— Пусть подохнут. Только дехкан грабят да режут, а красных увидят — удирают.
Так, в носилках, везли больного целый месяц. Кобылица кормила Ильгара, в кишлаках варили суп, заправленный мукой и кислым молоком. Молодой организм справился с болезнью. Через пять недель Ильгар мог ехать верхом. Случай подарил ему коня. Как-то возле ущелья путники услышали треск выстрелов, крики… Они затаились в кустарнике среди валунов, ожидая конца схватки. Скоро шум битвы стих, а в ущелье влетел испуганный конь. Нукеры поймали его. В тороках нашли продовольствие и комплект новой
— Чем не басмач. Только сапог нет, босой…
Чем дальше углублялись путники в горы, тем меньше встречали людей. Их окружала природа в своём первозданном величии. Питались дичью. Пили кристальную воду из горных источников.
Вот и последний поворот. Сверху посыпались камешки. Ильгар, натянув поводья, поднял голову. Там, среди кустарника, козьей тропой карабкалась девушка в красном платье.
Ильгар шутливо крикнул:
— Эй, девушка, куда спешишь? Свалишься — коня испугаешь.
Она спряталась за куст, выглянула, высунула язык и звонко крикнула:
— Джигит! Голые пятки. От врага бежал — сапоги потерял… — Юркнув за камни, она исчезла.
— Вот так колючка! — удивился Ильгар.
Спутники засмеялись.
— Это Банат. Огонь-девка. Стреляет без промаха. На коне скачет лучше джигита. Никому спуска не даёт. Только Машраба слушается.
— Машраба?
— Да. Дочка его.
Подъехали к Орлиному гнезду. На выступе, как изваяние, высился всадник. "Видно, война и революция не коснулись наших мест", — подумал Ильгар. Но он ошибся.
Когда всадники остановились возле маленького, но добротно построенного и выбеленного домика, из двери вышел старик могучего сложения. Не успел он произнести приветствия, как спешившийся Ильгар с возгласом "дядя!" кинулся ему в объятия.
— Хо-хо! — зарокотал кузнец. — Вернулся домой, перепел…
Выбежавшая Масуда всплеснула руками:
— Сынок, вернулся… — и, прижимая к груди голову Ильгара, заплакала.
— Ну-ну, будет, старая. Женщины всегда так, надо смеяться — они плачут. Надо плакать — они смеются. Лучше пошли Банат за Сулейманом.
— А где Сулейман? — спросил Ильгар.
— Смотри повыше, вон на тот уступ. Это гнездо нашего мудрого кумая. Не хочет он жить среди людей… Выстроил себе келью и живёт.
Ильгар долго всматривался в даль, наконец разглядел маленькую постройку, прильнувшую к уступу скалы. На пороге, освещённый солнцем, сидел худощавый старик с небольшой седой бородкой. У ног его, охватив колени руками, сидела девушка в красном платье. Старик слушал её, а сам внимательно смотрел в сторону афганского берега. Потом встал, вынул из-под притолоки маленький предмет и, уловив солнечный луч, послал его в сторону всадника, сторожившего границу. Луч скользнул по щеке и перебежал на руку. Сторожевой посмотрел на скалу. Старик махнул белым платком три раза. Потом спрятал зеркальце, которым сигналил, и, опираясь на плечо девушки, начал медленно спускаться вниз.
На посту было замечено появление трёх путников. Командование прислало киргиза-пограничника узнать, что за люди появились в кишлаке.
— Садись, солдат, гостем будешь, — сказал Машраб. — " А потом мы с Ильгаром сами пойдём к начальнику.
За минувшее десятилетие три раза сменялись пограничники Орлиного гнезда. Этот пост считался лучшим на Памире.
Подполковник Кверис установил в отряде строгую дисциплину. Но солдат не держал в страхе. Заставлял Офицеров читать им доступные лекции. Завёл "Журнал Орлиной стаи", куда заносились все выдающиеся события, отмечались заслуги и проступки пограничников.