Гнев. История одной жизни. Книга вторая
Шрифт:
К площади лепились мазанки ремесленников, но сейчас они пустовали — напуганные событиями люди ушли к центру города. Только солдаты встречались здесь в этот час.
Ко мне подошел сержант Фаррух.
— Ну, что там делается, господин ождан? — спросил он взволнованно.— Не собираются ли штурмовать?
— Жарят шашлык на кострах,— ответил я, стараясь шуткой приободрить солдат, слушавших наш разговор,— и зовут в гости. Может, сходим, отведаем угощения?
Но Фаррух даже не улыбнулся.
— Без
— Не пропадем,— громко ответил я.— Вода у насесть — в бочках запасена. Будем расходовать экономно и ничего не случится. Думаю, хозяева не обидятся на нас, а когда разорвем блокаду, снова наполним бочки, они и не заметят.
— Но ведь во всем городе нет воды, — снова сказал Фаррух.
— Не беспокойтесь, — ответил я, начиная раздражаться, — каждая семья имеет запас воды. А нам, солдатам, надо не хныкать, а держаться мужественно. И не в таких переделках бывали.
Фаррух отошел, солдаты посматривали на него кто раздраженно, а кто с улыбкой.
В полдень наползли тучи, скрыли солнце. Но ветра не было, и сизые дымы от костров на холмах столбами поднимались к хмурому небу. Ханское войско отдыхало на виду у нас. Наши солдаты поднимались на стену смотреть странное зрелище, перебрасывались шутками:
— Как на пикнике устроились.
Постепенно настроение поднялось. Никто не ожидал опасности. Были уверены, что на штурм враг не пойдет, а продержаться до прихода подкрепления нам ничего не стоило. И эта общая беспечность начинала волновать меня.
— Днем ничего не будет, — успокаивал меня Аббас, — а ночью будем по очереди проверять караулы.
Серый безрадостный день угасал. Незаметно наползли сумерки. И уже не дымы, а желтые пятна костров виднелись на окрестных холмах, и они будили тревожное чувство.
— Господин ождан! — крикнули снизу, — там вас какой-то парень спрашивает.
«Что еще за парень? — думал я, идя через площадь. — Может, дома что-нибудь случилось и отец прислал кого-то...»
Возле крайнего дома часовой указал мне на парня в простой одежде, стоящего в тени. Лица его я не мог разглядеть и подошел поближе.
— Ты ко мне?
— Гусейнкули, — тихо сказал «парень», и я сразу узнал голос Парвин.
Бросившись к ней, я обнял ее, заглянул в лицо. — Ты почему здесь? Что случилось?
— Ничего не случилось, — ответила она, тихо смеясь, — просто пришла. А маскарад этот... Ну, знаешь, женщину могут и обидеть и просто прогнать, а так..
Я не дал ей договорить и припал губами к ее губам. Крепко-крепко привлек к груди.
Парвин вырвалась из моих объятий.
— Ты, что... На нас солдат смотрит!..
Я оглянулся и увидел широко раскрытые от удивления глаза часового: видимо, он никак не мог понять,
— Ладно, пойдем, я провожу тебя, а то скоро стемнеет,— шепнул я и крикнул солдату:— Я скоро вернусь!
Мы шли по тихим улочкам, и Парвин прижималась к моему плечу. Это было так приятно, что я готов был идти с ней хоть на край света. Но тревога, возникшая там, на стене, когда я смотрел на дрожащие светлячки далеких костров, не проходила.
— Вот закончится вся эта кровавая бойня, — сказал я, — и мы с тобой каждый вечер будем вот так гулять...
Мои слова вернули и ее к действительности.
— Я так боюсь за тебя, Гусо, — сказала Парвин.— Ведь там Лачин, очень коварный и злой человек... Я не говорила тебе... Когда тебя не было, он приезжал к нам, говорил с тетей и со мной... Сказал, что если я буду упрямиться, то нам придется худо. Он был очень раздражен... А я смотрела на него и представляла, как Моаззез вот так же разговаривал с мамой... Я готова была убить его!..
Я еще крепче прижал Парвин к себе...
— Не надо думать о нем, родная моя, — проговорил я как можно ласковее. — Все будет хорошо, ты не волнуйся. С этой гадиной я сам рассчитаюсь.
Она вдруг остановилась.
— Тебе нужно возвращаться, любимый. Иди... Я сама... мне тут недалеко.
Уже совсем стемнело, и я приблизился к ней, чтобы разглядеть на прощанье ее лицо. Большие глаза смотрели на меня открыто и доверчиво. Моя Парвин была так хороша в этом мужском костюме — и впрямь стройный парнишка!
Она слегка оттолкнула меня.
— Ну, иди... ты пугаешь меня... иди, еще увидимся! Если сможешь — приходи к нам, а нет — я сама приду. Ой, чуть не забыла!— Она вытащила из кармана сверток.— Это я сама приготовила. Для тебя. Теперь иди...
Я пошел, но на первом же углу остановился и, затаив дыхание долго слушал, как стучат по мостовой каблучки ее сапожек.
Ничего не изменилось за то время, пока я ходил на нежданное свидание. По-прежнему горели в наступившей мгле костры по ту сторону стены, а здесь, у ворот, солдаты мирно переговаривались. Слышался смех, побрякивание котелков. Только что закончился ужин.
— Пока все тихо, — говорит подошедший Аббас, — но меня все больше беспокоит эта тишина. Странно как-то все... А главное непонятно...
С наступлением темноты похолодало. Изо рта при разговоре вылетали облачка пара. Площадь была темна, только редкие керосиновые фонари горели там, где были посты.
— Может, разрешить солдатам переночевать в домах?— спросил Аббас. — Ночью совсем холодно будет.
Я хотел было согласиться, но потом подумал: если ночью что-нибудь случится, то солдаты не успеют выскочить из домов, и неприятель ворвется в город.