Гниющий Змей. Книга 1
Шрифт:
Сияние доставляло удовольствие не только ногам. Всё моё естество жмурилось сытой кошкой, валяющейся на лужайке в тёплый погожий денёк. Волны любви и заботы окатывали меня, подобно материнской ласке. Этот свет, как бы банально не звучало, проникал в самую душу и залечивал старые раны, покрытые струпьями, которые давно пора отковырять. Он просвечивал меня насквозь... он видел меня насквозь...
Это сияние, оно оказалось живым, дышащим, настоящим...
Более настоящим, чем реальность сна или яви.
Если боги существуют, им подобает испускать именно такие эманации, дабы привлекать толпы страждущих на паперти своих
Но сам клинок не казался творением эфирных миров. Нет, это было добротное изделие кузнеца, пусть и крайне искусного. С лезвием, сходящим на нет — как отлить подобное с помощью тигля и пары болванок, я не представляю, но ведь адамантовое оружие не проковывают и не затачивают. Застыв навечно, оно уже не способно затупиться, не нуждается в оселке и будет служить бесчисленным поколениям воинов, чьи руки вложат в него частицу себя, своей личности, задав вектор царственной магии, которой сейчас сияет этот плод моего воображения.
Но вот эфес сабли не являлся осколком вечности, в нём не было даже намёка на несокрушимость адаманта. Рукоятку покрывал кожаный чехов, оплетённый проволокой по ложбинками между витками шнура, наклеенного на деревянный черен. Я видела такие рукояти как в книгах, так и у вельмож и даже у городской стражи — только переходящая в защитную дужку крестовина и прижимающая всю конструкцию сверху гильза у них латунные.
Хотя, кто знает? Может, жёлтый металл этой рукояти тоже не сильно благороден, а стати ему придаёт неземное сияние клинка. Да и чёрная кожа слегка потёрта: оружие явно не только что из мастерской, им активно пользовались, пока оно не угодило в камень. В руках аристократа клинки приходят в такое состояние только в военное время или если используются в тренировочных целях — костюмная шпага должна подчёркивать высокий статус своего владельца, а потому не имеет права даже на лёгкий износ.
В общем, сабля не выглядела новой. Странные сны мне снятся, раз даже такая красота не может похвастаться совершенством.
Пока я таращилась на волшебное оружие, громила продолжал реветь бегемотом и ломиться в проход. Стены сотрясались, с них скатывались мелкие камушки, а с потолка начала сыпаться пылевая взвесь. Но я не обращала внимания. Меня полностью заворожил божественный свет.
Вот пальцы сами потянулись к рукоятке...
В груди перехватило, а веки непроизвольно зажмурились, когда пятерня сжалась на тёплой ребристой поверхности. Меня накрыло волной экстаза такой мощи, что захотелось немедленно с кем-то переспать, дабы эти ощущения не были чисто духовными. Промеж ног малость взмокло и заныло, а волосы взметнулись, подхваченные ветром потустороннего дыхания.
Вспомнились неприличные строки из очень академического справочника по мифологии и религиоведению: про фаллическую символику любого продолговатого оружия.
Но стоило мне потянуть лезвие из камня, как дуновение силы тут же развеялось, экстаз прекратился, а свет померк. Да, оружие поддалось и стало выходить на свободу из своего узилища, но...
Отверстие в валуне начало сочиться кровью.
Красная влага выбухала, как смола из древесного пореза, и растекалась по камню клиновым сиропом; вот только не мутно-желтоватым, а багряным — неистово алым, несмотря на потёмки. Эта краснота казалась неестественной и неуместной, как лента в моих волосах, которую я обязательно переплету с прядями утром, но сняла перед
Я потянула клинок сильнее — лезвие выходило обагрённое, как... Ну, да, как то самое из девицы, только что лишённой девственности. И кровь всё текла, и текла, угрожая затопить залу; под ногами уже стало сыро.
С силой задвинув клинок обратно, я закупорила этот поток.
И в этот момент стена не выдержала таранных качеств безмозглой твари.
Грохот развалившихся камней, шрапнель осколков, забивающая лёгкие пыль.
И проступившие сквозь серое облако очертания громилы.
— Вр-р-р-ра! — сообщил он и наступил босой ножищей на солидный булыжник, который тут же расщепился галечной грудой.
Сейчас этот монструс предстал передо мной во всей красе. Пусть неземное сияние померкло, но пещера всё же не потонула во тьме. Под нависающими сосулями сталактитов расправились могучие плечи — свет заиграл на чешуе, которая покрывала их плотной бронёй. Однако сами чешуйки не походили на змеиные: округлой формой и опалесцирующим блеском они скорее напоминали о рыбах. Однако задуматься над этой любопытной деталью мне не позволили.
Громадная рука потянулась ко мне уже без всяких преград.
Не зная, куда бежать, я заметалась из стороны в сторону, уворачиваясь от падающих на каменный пол кулачищ. Сиськи болтыхались, но стало совершенно не до удобства. Спина чудища оказалась такой же чешуйчатой, а торчавший вдоль хребта гребень очень смахивал на перья рыбьего плавника. Мускулы его бугрились, а из пасти разило такой вонью, что сдохнет любая канарейка.
В темноте я не заметила очередной камень и споткнулась, ссадив колени и левый локоть, а заодно перемазав белоснежный наряд с кружавчиками в крови раненного камня. Обернулась и едва не замерла от ужаса: собранные кувалдой пальцы стремительно приближались.
Инстинктивно крутанувшись в сторону, я приложилась о камни ещё крепче, а кулак сотряс скальное основание хорошим таким землетрясением. С потолка снова посыпалось, а по полу побежали трещины.
В следующий миг опора под задницей пропала.
Пропасть огласили сразу два вопля: девчачий и чудовищный.
По-хорошему на этом бы пора проснуться, но нет, мой мозг не счёл падение с высоты трёх пожарных колоколен событием достаточно пугающим: закалился, гадёныш. Для полного счастья я даже не разбилась о воду, хотя знала, что с учётом высоты она должна стелиться не мягче, чем гранит.
Бултых!
В уши ворвалась глухота, из лёгких понеслись вверх пузырёчки.
Похоже, мой разум решил, что если по камням стекает влага, то где-то внизу она непременно должна собираться. Нет, ну, серьёзно? Имею я право хотя бы один кошмар не промокать, а? Ладно хоть не гниль — нет мерзкого привкуса, просто вода, пресная.
Вдосталь нахлебавшись, я сумела подняться к поверхности, хотя плавать никогда не училась: я же благовоспитанная девица, а не деревенская простушка.
Здесь, в подземельях свету браться было решительно неоткуда; потому он просто был: слабый, невыразительный, чисто для зрения. К собственному облегчению, продышавшись и проморгавшись, я заметила фигуру монстра: тот насадился всей тушей на остро выпирающий сталагмит. Тварь даже не подёргивалась, громадные ручищи свободно развалились в разные стороны, из пуза торчал каменный шип. Его можно было сравнить с бабочкой на иголке, но к бесам таких бабочек!