Гнозис. Чужестранец
Шрифт:
— Я уже и забыла о таком, — ответила Амалзия. — Ты прав. Действительно, одежда нужна. Я займу тебе денег до вечера, так что постарайся не забыть получить свою награду.
Они двинулись между рядами. Одежда тут в основном была из овечьей шерсти или шёлка, практически всю красили в желтый, оранжевый, розовый и другие яркие цвета. Пурпурная ткань всегда лежала на прилавках на самом видном месте, но попадалась гораздо реже других вариантов. Помимо этого торговцы продавали сандалии и разного рода украшения: броши, браслеты, заколки.
Платон подобрал себе простой серый хитон до колен
— Слушай, я всё хотел спросить… — сказал Платон, стоя спиной к ширме и рассматривая проходящих мимо людей.
— А? Ой, — донеслось из-за ширмы.
— Вот Знающие, они по идее очень могущественные, могут испепелить армию, проехать сотню миль за пару дней, не напрягаясь. Наверное, и свинец в золото превращать могут. Почему они тогда не правят всеми?
— Ну, — за ширмой послышалось шуршание ткани, — вообще правят практически везде. Просто не каждый Знающий будет показывать всем, что он умеет. Да и учти, что не все делают что-то впечатляющее. Тот же Вол очень хорош, но платить ему готовы в основном караванщики. Ускорять целую армию у него сил не хватит, так что он и не особо богат. Плюс в большинстве полисов очень жесткие правила относительно того, кто может оказаться у власти.
— Почему Знающие не захватят власть силой? Если бы они объединились, то могли бы очень многое.
— Знающие — всё еще люди. Их, точнее большую часть из них, можно заколоть ножом, отравить или застрелить, так что им всё еще нужны охрана, солдаты и верные слуги. А вместе они работать могут едва ли — почти все становятся подозрительными до безумия, когда приобретают силы. Это не говоря о том, что многие из них очень стары.
— А… — он оборвал себя на полуслове, — наша общая знакомая?
— Ммм? А, поняла. Это редкость, таких обучают с самого детства. И то, из десяти учеников пять просто не добиваются никаких результатов, трое едва ли могут создать что-то сложнее маленького огонька, а еще один сходит с ума. А большинство Знающих начинают обучение во взрослом возрасте и тратят на него годы, зачастую без особого результата.
Платон услышал шаги и шелест ткани.
— Ну, что думаешь? Сойдёт для богатых господ?
Он обернулся. Она была облачена в желтую тунику, поверху которой был надет оранжевый пеплос с несшитым правым краем, оставляющим бедро открытым, закрепленный на плечах двумя фибулами-змейками. Нижний край был покрыт изящной вышивкой в виде языков пламени.
Только сейчас он заметил, что она вообще-то очень красива: мускулистое, плотное тело без лишнего жира, гармоничные пропорции, которые казались более выраженными благодаря драпировке. Копна растрепанных рыжих волос создавала ощущение, что вся девушка была объята огнём. Ужасающе прекрасно.
— Огонь. — Он заметил, что Амалзия смотрит на него с непониманием, и поправился. — В смысле, красиво. Тебе очень, очень идёт.
Она смущенно улыбнулась.
— Надеюсь,
— Погоди минутку. Я посмотрю кое-что ещё.
Амалзия начал о чем-то перешептываться с рабыней и в итоге они ушли куда-то вглубь лавки. Через пять минут они вернулись, Амалзия что-то сжимала в руках.
— Иди сюда, — попросила она его.
Амалзия расправила его плащ, потом аккуратно поправила его так, чтобы на нем образовались складки, и наконец закрепила его фибулой, которую и прятала в кулаке. Платон невольно залюбовался этой брошью — искусный мастер изобразил поверх двух иголок пса, сжимающего в зубах некую птицу, и обе фигурки были до того изящны, что казались почти живыми.
— Не стоило… — начал было Платон, но Амалзия тут же прервала его.
— Это подарок. Не заморачивайся. К тому же, мы все хотим, чтобы ты выглядел прилично. А вот теперь пойдем дальше, да.
Они расплатились и вышли в город. Времени до вечера оставалось ещё очень прилично, так что Платон попросил отвести его к морю. Море было удивительно чистым и теплым. Амалзия едва ли помочила ноги, а Платон сделал неплохой заплыв так, что людей на берегу стало трудным различить. Купаться, конечно, пришлось нагишом, но это его почему-то не особо смущало. Когда умираешь первый раз, начинаешь проще относиться к некоторым вещам.
Он перевернулся на спину и взглянул в небо. Вода поддерживала тело, а ветер и шум волн перекрывал любые другие звуки. Полное расслабление. Семь осколков прошли зенит и теперь отпускали лучи, чтобы ласкать его уставшее тело.
Платон думал о том, что ему делать дальше. Когда-то он фантазировал о том, что он станет героем, обретет суперсилы и всех спасёт. Что он воскреснет как Иисус, или услышит голос бога. Хотя и дьявол подошёл бы. И вот теперь всё примерно так и получилось. Перед ним новая жизнь, где он не скован былыми ограничениями, зато обладает уникальными для мира знаниями и почти уникальной силой, предоставленной таинственной системой, а он не знает, что с этим делать. Все тридцать три года прошлой жизни он потратил на помощь людям, которых не знал — на личном фронте никогда не ладилось, за богатством он не гнался, сидеть на одном месте и заниматься вышивкой, бегом или ещё какой фигней казалось слишком скучным. Родители умерли рано, друзья с годами куда-то пропали. Может быть, здесь есть шанс сделать всё правильно, прожить обычную спокойную жизнь.
Над ним пролетели несколько чаек, издающих громкие призывные крики. Платон всегда немного завидовал птицами — они были вольны лететь куда угодно, свободны, но при том всегда знали, что они хотят делать с этой свободой.
Внезапно ему пришла абсурдная идея в голову. Он закрыл глаза, тихо прошептал «реза» и в открывшемся меню выбрал трепет. В голове тут же зазвучал голос.
«Они бояться выходить в море, оставаясь прикованными к берегу. Они верят, что город крепок как скала, что он будет стоять вечность, но он хрупок как старая кость. Дурные псы дерутся за неё, пока мальчишки, у которых всё впереди, смеются над ними. В их веселых песнях сквозит отчаяние, а проповедники больше не говорят о последних днях мира, боясь, что они уже наступили.»