Гнозис. Чужестранец
Шрифт:
«Что мне делать? Куда идти?»
«И только ночь знает
В атласной тиши,
Как город играет
На струнах души.
И как усмехнется,
И скажет: Пора!
Вот-вот и начнется
Большая игра.»
Стихи ударили резким осознанием — Пикник, воспоминание из прошлой жизни. Откуда этот голос знает эту песню? Платон резко вынырнул из странного марева и осознал, что он потерял контроль и погрузился под воду.
Резкий страх, горло сжало спазмом. Вот он — свет наверху, нужно плыть туда. Вверх, гребок, ещё один, главное — выплыть.
Платон
Он огляделся вокруг и понял, что видит всё немного иначе, словно каждая вещь была насыщена смыслом, словно море было полно древних левиафанов, а город — стай бездомных псов. Он физически почувствовал, сколько напряжения скрыто под гладью процветания и размеренности.
Новый эффект голоса? Жутковато. Не то чтоб полезно. Но странно и эффектно. В голове немного прояснилось, как ни странно, а решение сложных жизненных вопросов можно отложить на потом.
Он размашисто погрёб к берегу, возвращаясь к намеченному пути.
***
— Я думала, ты утонул.
Амалзия полулежала под огромной изогнутой пальмой. Ничего в её позе не выражало беспокойства.
— А что ж не бросилась спасать?
Она издала что-то среднее между смешком и кашлем.
— Зачем тебя спасать, если ты сам выплыть не можешь?
— Ради награды, разве нет? Я же должен вернуть тебе долги. Странно вышло, если бы я утонул.
— И то верно, — кивнула она, — но нет таких денег, что заставили бы меня лезть в чертову воду.
— Что за ненависть к воде?
Она пригладила волосы и задумчиво посмотрела на море.
— Сложно сказать, Платон. Не люблю воду, сколько себя помню. Как и все, кто управляет огнём. Знание всегда меняет человека. Когда понимаешь как что-то работает, начинаешь немного иначе видеть это. Как будто оно становится частью тебя или вроде того.
Платон сел рядом под тень пальмы.
— Можешь рассказать, как ты овладела магией так рано? То, о чем мы говорили на рынке. — попросил он.
— Это не то чтоб большой секрет, — её голос внезапно стал более хриплым, чем обычно. — Я родилась на Севере, в королевстве, которое называлось Пентерланд. Мне было девять, когда Сурт объединил под своей властью Север. Он придумал, как плавить сталь, не сжигая леса, — использовать Знающих. Только тех, кто работает с огнём не слишком много, да и не все согласились бы.
— Тебя угнали в рабство?
— Не совсем. Родители были даже рады. Нас хорошо кормили, одевали, а после того, как мы отработаем положенный срок, обещали выдать клочок земли и жалование. Для крестьянской дочки, — Амалзия сглотнула, — это невероятная судьба. Пятнадцать лет я училась с другими детьми. С утра и до вечера, каждый день. Какие вещи горят, как они горят, чем их можно поджечь. Наши учителя старались вбить нам в голову каждую вещь об огне, которая была известна людям.
Платон заметил, что она нервно потирает шрамы от ожогов на кистях.
— Потом ещё два года у огромной печи. Жар
— Ты сбежала?
— Да. Был один человек. Проклятый. Он покупал у нас латы. Я поймала момент, когда никто не слышал, и умоляла его о помощи. Он согласился. — Её голос снова задрожал, она побелела и сжала кулаки. — Чертов идиот там и остался, сварился заживо в своих сраных латах, а я бежала. Пряталась по лесам и медленно шла на юг, пока не добрела сюда. Ну дальше понятно, караваны.
— Ты назвала того человека проклятым, хотя он тебя спас, — сказал Платон. — Почему?
Амалзия опустила взгляд. Было видно, что ей непросто обо всем этом говорить, хотя Платону казалось, что этот разговор должен помочь.
— Он буквально был проклятым. Они что-то вроде секты. Вечно звенят в своих латах, скитаются по миру. У них очень жёсткий кодекс, что-то связанное с тем, что мир ужасен, а Бог зол. Я не очень много знаю, так уж вышло, что поболтать мне с ним толком не довелось.
Она поднялась с песка.
— Пойдём. Пора на ужин.
Глава 10
— Так, значит, вы с тех самых таинственных островов! — воскликнул толстый мужчина в расшитом пурпурном плаще. — Наверное, дикие места?
Амалзия замялась, потом указала рукой на Платона, удивленно разглядывавшего блюдо со странной формы куском мяса.
— Это он с островов, не я. И вряд ли там очень дикие места, раз они смогли построить корабли, чтобы преодолеть море.
— Но корабль-то разбился! — Толстяк громко захохотал. — Не настолько они и хороши, эти дикари, да?
Он хлопнул её к плечу и отошёл в сторону. Платона тем временем успел забрать невысокий коренастый мужчина в скромной хламиде, который, однако, выглядел так, будто с ним лучше не шутить.
— Я гиппарх Кассандр. — Платон крепко пожал его мозолистую руку. — Рад знакомству.
— Платон. Гиппарх — это командующий конницы?
— А вы быстро осваиваетесь. Для чужеземца, — улыбнулся Кассандр. — Да, я командую конницей. К сожалению, у нас не было возможности показать, насколько сильно для всадника меняют ситуацию стремена, но, думаю, скоро все поймут, что за нами будущее.
— Вы изобрели стремена? — удивился Платон.
— Не я, конечно же. И, к моему стыду, не пертолийцы, а северяне. Одно из изобретений, просочившихся к нам в последние годы. К сожалению, только Хранитель всерьез относится к этому.
— Вы тоже считаете, что скоро будет война с северянами?
— А как ещё бывает, когда у одних людей становится очень много амбиций, но маловато земель? Конечно, они придут.
— А разве оборона города не опирается на Знающих? — Платон понятия не имел, как обстоят дела с обороной города, но предположил самое логичное.