Год активного солнца
Шрифт:
— Может, у них есть кофе? — спрашивает Эка.
Я рукой делаю официантке знаки, чтобы она подошла к нам.
Кофе, конечно, не оказалось.
Официантка уходит. Я тупо смотрю ей вслед и лихорадочно думаю, что предпринять или сказать дальше. Есть уже не хочется, а молчание становится невыносимым.
Может, лучше встать и уйти?
Я судорожно шарю в карманах в поисках сигарет. Эка догадывается о моем желании и молча выкладывает из сумки пачку «Колхиды». Эта та самая пачка, которую она отобрала у меня в номере.
Желтый дым медленно вползает в мои легкие.
Уж
— Уйдем отсюда! — просит Эка.
Она поняла, что ужинать я не собираюсь.
«Счет», — показываю я рукой официантке.
Приземистая, плотная женщина с изумлением окидывает взглядом наш стол, а потом смотрит на нас. Еще бы, все осталось нетронутым, даже вино, которое я с таким воодушевлением разлил по бокалам.
Официантка отходит и пощелкивает в сторонке счетами. Потом ее кто-то зовет. Она оставляет счеты и вразвалку направляется на кухню.
А молчание затягивается. Я понимаю, что, хотя бы из вежливости, надо что-то сказать. Но голос меня не слушается. Наверное, впервые за многие годы я ничего не могу с собой поделать.
— Эка, я прошу тебя понять меня правильно. Я хочу, чтобы ты была счастлива! — неожиданно выпаливаю я и чувствую, что сморозил глупость.
Ироническая улыбка.
— Не смейся надо мной, пожалуйста. Я это от чистого сердца.
— Я знаю, мой дорогой!
С какой издевкой произносит она это «мой дорогой»!
— Я знаю, что ты говоришь это от чистого сердца. Что я могу сказать тебе, кроме благодарности за такую заботу и добрые пожелания? Но меня очень интересует: неужели ты веришь в то, что говоришь? Ты веришь, что я буду счастлива? Впрочем, я понимаю, что ты подразумеваешь под счастьем — семью, мужа, детей, не так ли?
Пауза.
И снова насмешливая и печальная улыбка.
— Я никогда не была высокого мнения о себе. Но знаю я и то, что не такая уж я уродина, чтобы не найти себе мужа. Представь себе, у меня даже есть поклонники. К тому же достаточно воспитанные, хорошо принятые в обществе и даже с именем. Так что можешь за меня не волноваться, Нодар. Я наверняка осчастливлю кого-нибудь из них. Более того, я уже знаю, с кем я создам счастливую семью!
«Счастливую семью!»
Я жадно затягиваюсь.
— Это правда или ты шутишь?
— Почему я должна шутить? Я говорю с тобой начистоту. Я знаю, ты будешь счастлив, если я вернусь на путь истинный. Я нисколечко не сомневаюсь, что ты очень обрадуешься этому. Хотя бы потому, что совесть твоя будет чиста. Так тому и быть!
— Брось шутить, Эка!
— Я вовсе не шучу. Я говорю правду. Скажи честно: ведь ты будешь рад, если я создам семью?
«Создам семью». Неужели она издевается надо мной? Я нервно затягиваюсь и вдавливаю сигарету в пепельницу.
— Так ты будешь рад?
— Еще бы! — через силу мямлю я, стараясь придать своему голосу и радость по поводу ее счастья, и грусть, вызванную расставанием.
— Кто этот человек? Он на год моложе тебя. Ученый, без пяти минут доктор наук…
— Ты это твердо решила?
— Конечно, твердо. Откладывать не имеет смысла. Мне надоели плотоядные, раздевающие
— Когда мы собирались ехать сюда, ты уже приняла это решение?
— Нет. Я все решила сегодня, в гостиничном номере, когда почувствовала никчемность своего существования.
Я с размаху влепил ей пощечину.
В зале воцарилась мертвая тишина. Все, как по команде, повернулись к нам и окаменели.
Эка даже бровью не повела, сидит по-прежнему как ни в чем не бывало. На левой щеке ее медленно обозначился багровый след моей пятерни.
Я беспомощно оглядываю зал. Все напряглись в ожидании чего то невероятного. Наша официантка стоит, прислонившись к круглой колонне, и с испугом взирает на нас.
Гнев душит меня. Мне хочется вскочить и заорать в полный голос: чего вы, мол, на нас уставились? Я вперил злой взгляд в под выпивших молодцов, застывших с выпученными глазами. Один из них стоит, и стакан словно бы примерз к его вытянутой руке.
Но Эка непринужденно разрядила ситуацию. Она с улыбкой перегнулась ко мне, достала из пачки сигарету и глазами попросила прикурить. Сначала я было удивился, увидев сигарету в ее руках, — ведь она никогда не курила! Но потом пришел в себя и торопливо зажег спичку.
Ее невозмутимый жест вконец изумил публику. Никто не мог толком понять, что произошло.
— Ты эгоист, Нодар, ужасный эгоист! — говорит Эка и кладет сигарету в пепельницу.
Я молчу.
— Ты эгоист и только поэтому ударил меня. Мне это абсолютно ясно.
Я по-прежнему молчу и стараюсь вспомнить, когда у меня возникло дикое желание ударить Эку.
— Я догадываюсь, что раздражает и бесит тебя.
Нет, это не я только что ударил Эку.
— До сегодняшнего дня ты считал меня своей собственностью и не смог перенести даже мысли, что я буду принадлежать другому. Вот причина твоей пощечины. Не надо мне ничего объяснять. Я прекрасно знаю, что тебя вывела из равновесия не вновь вспыхнувшая любовь ко мне и даже не горечь предстоящей разлуки. Нет, дорогой, ты элементарный эгоист и собственник. Стоило тебе представить, что кто-то другой будет касаться твоей собственности и, что еще хуже, распоряжаться ею, как ты тут же забил тревогу.
Пауза.
— Уйдем отсюда.
Я безропотно подчиняюсь Экс и делаю официантке знак, чтобы она подала наконец счет.
Коротконогая женщина покорно направляется к нам, испуганно потупив глаза.
Я не помню, как мы прошли через зал.
Потом улица.
Спину мне жжет чей-то пристальный взгляд. Нет, на меня никто не смотрит. Просто я запоздало ощутил взгляды посетителей ресторана, с неутоленным любопытством сопровождавшие нас до самого выхода.
Сосновая аллея.
Вокзал. В ожидании поезда мы сидим на перронной скамейке. До отправления поезда остается час, а если точнее — пятьдесят семь минут.