Год активного солнца
Шрифт:
И вновь в ушах звучит голос Дато: «Ты, случаем, не струсил? Мы в нашей лаборатории только и заняты тем, что повседневно подтверждаем материальность происхождения мира. А оказывается, все это проще простого: стоит только выстрелить из ружья — и никаких проблем!»
Я думал, что из моей памяти начисто изгладился эпизод с церковью. Но, видно, я ошибался. Как только на сердце у меня делалось тяжело, я тут же вспоминал воздух, со свистом взрезаемый ножницами хвостов черных ласточек, и мерзкий писк летучих
Приблизившись к кладбищу, я почувствовал, как в сердце мне вонзились тонкие иглы. А вот уже показались развалины церкви. Ничего не изменилось. Видно, нога человеческая не ступала здесь с тех пор.
Я осторожно ступаю по поляне перед церковью, словно боюсь спугнуть чей-то покой. А вот и то место, где я спал тогда. Вот здесь, прислонившись спиной к дереву, сидел Дато. И Гия спал тут же, уткнувшись лицом в траву.
Я опять вижу его широко раскинутые руки, жутко полуприкрытый глаз и опять ищу на его спине следы пуль.
А вот и сломанное ружье. Оно валяется точно так же, как бросил его тогда хозяин. Разросшаяся трава укрыла ствол, а от дождей и росы он основательно заржавел и уже не блестит, как раньше.
Внезапно ствол сдвинулся с места.
Я вздрогнул.
Может, просто показалось?
Ствол сдвинулся еще больше.
Нет, зрение не подводит меня.
Неожиданно из дула показалась головка зеленовато-желтой ящерицы. Увидев меня, она тут же юркнула обратно. Потом как пуля вылетела из дула и, скользнув по траве, исчезла в развалинах церкви.
Я в сердцах ругнул себя за трусость.
Я медленно вышел из церковной ограды и зашагал по дороге в лабораторию. Вся трава скошена. Стога, словно веснушки, рассыпались по склонам окрестных гор.
Торнике Гавашели положил трубку на пепельницу и взял в руки кий.
Ловкий, скользящий удар. Шар вкатился в лузу. Торнике с удовлетворением выпрямился. Он вразвалку направился к подоконнику, взял с пепельницы трубку и внимательно оглядел зеленое поле боя.
Торнике Гавашели.
Высокий, поджарый, седой. Астрофизик, член-корреспондент Грузинской академии наук. Ему под семьдесят. Моложавая, подтянутая фигура, но лицо сплошь изрыто морщинами.
У него длинные руки и изящные тонкие пальцы. Мускулистый, впалый юношеский живот, движения выразительны и грациозны.
Я никогда не видел его взволнованным. Когда спрашиваешь его о чем-нибудь, он долго не отвечает. Долгие паузы в разговоре сделались для него привычкой.
Вот и теперь он, как, впрочем, и всегда, попыхивая трубкой, невозмутимо кружит вокруг бильярдного стола, отыскивая наиболее оптимальный вариант.
Трубка неотделима от его существа. Когда он держит ее, у меня возникает ощущение, что от его гибкого тела отторгли какую-то
Он впился глазами в шар, потом, перегнувшись над столом и прищурившись, прицелился.
— Странно! — сказал он и вновь выпрямился. Потом подошел к подоконнику, положил трубку на пепельницу и взял кий на изготовку. — Наука похожа на пещеру с очень узким лазом. Когда набредешь на этот лаз, кажется, что стоит только забраться в пещеру, и завеса над тайной приподнимется.
И вновь короткий сильный удар. Шар покатился верно, но в лузу не пошел. Ударился, отскочил и переполошил другие шары.
Гавашели оборвал разговор и стал присматриваться к беспорядочному кружению шаров. Наконец, когда они успокоились и застыли, он любезно протянул мне кий.
— Вы прервали мысль на полуслове, — подсказал я.
Гавашели взял трубку.
— Да, да, я, кажется, уже говорил, что наука представляется мне пещерой с очень узким лазом. Но вот ты наконец в пещере. И что же? Пещере нет ни конца ни краю — расширяется себе, как воронка…
Я заметил хороший шар и приготовился к удару. Но бить не стал, ожидая, когда Гавашели закончит свою мысль.
— Мне кажется, этот шар не пойдет, — не одобрил моего выбора Гавашели.
Я игнорировал любезное предостережение противника и сильно ударил.
Гавашели, как всегда, оказался прав. Шар ударился о борт, отскочил назад и заставил разбежаться врассыпную другие шары.
Я возвратил кий.
Гавашели взял кий, пыхнул трубкой и оглядел новую комбинацию шаров.
— Поразительная штука. Два квазара расходятся со скоростью, в шесть раз превышающей скорость света. Выходит, что каждый из них движется со скоростью в три скорости света.
— Это новость?
— И притом совершенно свеженькая. Мы получили материалы два дня тому назад.
Он помолчал.
— Дай-ка я попробую этот шар. Не думаю, чтобы он пошел, но попытка не пытка.
Слабый, едва заметный удар. Шар слегка чиркнул по боку своего собрата и, даже не потревожив его, лениво вкатился в лузу.
— Вот это да! — довольно воскликнул Гавашели и стал подыскивать новую жертву.
— Может, допущена ошибка в измерении? — говорю я.
— Исключено.
Чем же, в таком случае, это можно объяснить?
— Здесь могут быть два варианта. Или ошибочен сам эффект Доплера, сам метод, которым измеряются скорости движения небесных тел, или же…
Гавашели задумался, обошел бильярд и взял кий наперевес.
— Или? — нетерпеливо переспрашиваю я, интуитивно догадываясь, что второй вариант должен быть смелым до сенсационности.
Гавашели словно бы и не слышал моего нетерпеливого восклицания а продолжал придирчиво изучать диспозицию шаров. Потом, покачав головой, перешел на другую сторону.