Год активного солнца

Панджикидзе Гурам Иванович

— Оставь меня, Нодар!

— Выходи, не то поезд вот-вот тронется.

— Глупости, никуда я не пойду.

— Выходи, говорят тебе. Не заставляй меня кричать.

— Нодар, умоляю тебя, оставь меня в покое!

— Выходи, а потом поговорим!

— Мы уже достаточно наговорились!

— Выходи, слышишь?

Я упорно тесню ее к выходу.

— Погоди, дай взять сумку.

Эка исчезает в купе.

Я боюсь, как бы она не заперла дверь, и потому быстро хватаюсь за ручку.

Проводница, не зная,

что предпринять, с возрастающим изумлением смотрит на нас. Она наверняка признала меня. Ведь она видела меня на боржомском перроне еще каких-нибудь три часа назад.

Я первым спрыгиваю на перрон и помогаю спрыгнуть Эке. Не успели мы сделать и двух шагов, как поезд тронулся. Мы остановились, чтобы в последний раз посмотреть вслед уходящему поезду.

Поезд растворился вдали, и мы очутились в темноте. Дежурный вразвалку направился к своей комнатке. Шум поезда заглох вдалеке, и на перроне вновь воцарилась тишина. Поезд ушел, унося с собой грохот и свет.

— Ты понимаешь, что ты сделал?

Молчание.

Я взял Эку под руку, и мы медленно двинулись к машине.

Пройдя весь перрон, мы вышли на улицу.

— Когда тебе взбрела на ум такая глупость?

Молчание.

Я и сам понимаю, что совершил глупость. Я горько жалею о случившемся, но уже поздно. Мое второе «я» утихомирилось, добилось своего и утихомирилось.

Ноги у меня налились свинцом. Я едва их переставляю. Язык не поворачивается сказать что-либо. Эка уже догадалась о моем состоянии.

Мы садимся в машину, и я включаю зажигание.

Вскоре Каспи остался позади. Дорога затейливо вьется вдоль маленькой речки.

— Признайся, что ты жалеешь о своем поступке! — говорит Эка.

Пауза.

Не зная, что ответить, я молчу.

Эка права, я горько раскаиваюсь в своем дурацком порыве.

Я изо всех сил жму на газ. Мы одним духом проскакиваем Игоети.

Теперь мы уже на трассе, и машина задышала ровно.

— Осторожно, Нодар!

Молчание.

— Нодар, на спидометре сто сорок!

Молчание. Я нашариваю в кармане сигарету.

Резкий поворот.

Треск покрышек.

— Нодар, потише!

Чаша моего терпения переполнилась. Я неожиданно жму на тормоза. Застывшие на лету колеса автомобиля по инерции тащатся по асфальту.

Эка едва не вышибла лбом стекло.

— Довольно, слышишь, довольно! — ору я в бешенстве, колотя кулаком о баранку. — Я отлично знаю, что делаю.

Молчание. Тягостное и продолжительное.

Что я имел в виду? Свой дурацкий поступок или бешеную скорость автомобиля?

Я выключаю фары.

Потом, обхватив руками баранку, бессильно роняю на нее голову.

Тишина, звенящая тишина.

Эка, откинувшись на спинку сиденья, смотрит на меня.

— Нодар! — спокойный голос Эки нарушил тишину.

Я молчу. Угрызения совести не дают мне покоя.

— Нодар, хочешь, выйдем из

машины? Свежий воздух успокоит и отрезвит тебя, — предлагает Эка.

Я поднимаю тяжелую голову и смотрю на часы. Четвертый час.

— Ты очень устал, устал и перенервничал. Давай съедем с дороги, и ты немного поспишь.

Вместо ответа я включил зажигание и фары. Янтарная перевернутая пирамида обозначилась в темноте. Я осторожно нажал на педаль и медленно стронул машину с места.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Я отрешенно гляжу в пол.

Портрет покойного брата висит прямо напротив меня. Вновь безжалостно смотрят мне в душу его большие строгие глаза. Но их взгляд уже не сверлит и не будоражит мое существо.

Посреди комнаты на тахте покоится безжизненное тело моего отца. Тлен смерти заполнил родительскую квартиру. Однако на мои нервы действуют лишь подошвы отцовских ботинок, выглядывающие из-под покрывала.

Резо стоит у окна. Прижавшись плечом к оконной раме, он не мигая смотрит на улицу. Он не знает, что сказать, что сделать. Время от времени он закуривает сигарету. Спички он зажигает, не отводя глаз от невидимой точки на улице.

Только первый заместитель министра вышагивает по квартире — из комнаты в комнату, из комнаты в комнату. Вокруг суетится масса незнакомых мне людей. Наверное, это сотрудники брата по министерству или его друзья. Видно, и квартиру прибрали они; когда я пришел, все уже было готово: шкафы куда-то вынесены, зеркала занавешены простынями.

Резо пришел после меня. Я сам сообщил младшему брату о смерти отца. Вахтанг позвонил мне на рассвете, сказал, что отец скончался, и попросил разыскать Резо, остановившегося в гостинице.

После позавчерашней семейной ссоры Резо ушел из дому и снял номер в гостинице.

«Доконал человека, пусть теперь хоть на похороны соизволит пожаловать», — с ядовитой многозначительностью произнес в трубку первый заместитель министра.

Было очевидно, что смерть отца он связывает с позавчерашней ссорой.

С грехом пополам я разыскал Резо. Он жил в «Иверии». Когда я сказал ему, что отец умер, он не вымолвил ни слова. Молчание затянулось надолго, и я испугался: не сделалось ли Резо дурно? «Резо, Резо!» — закричал я в трубку. Видно, он догадался о причине моего испуга, ответил: слышу, мол, и чуть погодя добавил: «Сейчас приеду». И все-таки он пришел через час после меня. Видно, он сидел в номере и переживал все детали ссоры, возможно приведшей к смерти отца.

А старший брат без устали шагал из комнаты в комнату. Ходил медленно, задумавшись, тихим голосом отдавая необходимые распоряжения. Он курил не переставая и время от времени бросал на Резо укоризненный взгляд, словно говоря: ну что, теперь-то ты успокоился, теперь-то ты добился своего.