Год черной собаки

Подколзин Игорь Васильевич

Однажды осенью, когда она возвращалась из школы, как потом показали свидетели, на нее набросились одурманенные зельем подростки и затащили в подвал пустующего здания. Там и обнаружили ее труп. Негодяи надругались над ней и задушили. Их не нашли.

Гибель дочери оглушила Ричмонда. Он перестал спать. Стоило немного забыться, как перед глазами возникало растерзанное и окровавленное тельце, будто размазанное по серому полу пахнущего крысами подвала. Через месяц после похорон Ричмонд попросился на службу в полицию. Внешне казалось, что он олицетворяет образ эдакого примерного и туповатого служаки. Но это лишь казалось. Глубоко в душе его снедала только одна мысль - мстить. Жестоко и беспощадно. В каждом наркомане или торговце "белым ядом" он видел виновников

смерти и мук дочери. Он очень усердствовал, но вскоре убедился: задержанные, те, кто богател на людских пороках, чаще всего сухими выходили из воды. Деньги делали свое дело. Процессы закрючкотворивались искусными адвокатами, свидетели меняли показания, судьи проявляли непонятное снисхождение. Тогда Ричмонд изменил тактику. Теперь он не ловил, а стрелял. Требовала того обстановка или нет, он применял оружие, а владеть им научился отменно. Он начал сам приводить в исполнение приговор, который выносил тоже сам, и таких приговоров намеревался совершить сто. Только тогда душа его может обрести покой. И странное дело, он начал ощущать, что с каждой жертвой его кошмарные видения тускнеют, теряют остроту, словно рассасывается какая-то сосущая сердце боль или заживает рана. Ричмонд не боялся, что его привлекут за превышение власти. После смерти ребенка он вообще ничего не боялся и, по сути дела, считал - жизнь больше не имеет смысла. Но опасался не успеть. Не успеть расправиться с сотней мерзавцев, поэтому действовал пока осторожно, пытаясь в глазах начальства чем-то оправдать свои поступки, придать вид законности.

Полицейские остановились на плоском гранитном крыльце по обе стороны двустворчатой двери. Вокруг ни звука.

По рации сообщили: начинайте.

Они высадили дверь и ринулись внутрь.

В доме ярко горел свет, окна затянуты плотными шторами. Где-то наверху топали. Зашумели. Раздались крики. Грохнул одиночный выстрел. Потом все вроде стихло.

Ричмонд послал сопровождавших его людей по крутой лестнице на второй этаж, а сам побежал по узкому коридору. Распахнул первую дверь. В большой комнате прямо напротив него замерли двое мужчин. Увидев сержанта, покорно подняли руки, видимо, и не собираясь сопротивляться.

Полицейский стоял на пороге, сжимая в руках пистолет. Он прекрасно сознавал, что эти двое хотя бы по возрасту не могли быть убийцами дочери. Но они были соучастниками, теми, кто толкал подростков на преступления, снабжая их отравой. Вновь из розового тумана выплыло тело девочки. По сердцу словно полоснули наждачной бумагой. Голоса изнутри надрывались: "Это они ее убили... Они... Они... Они".

Тот, что был потолще, косматый и носатый, выплюнул на ковер сигару и, протягивая сержанту сцепленные ладони, произнес снисходительно и даже с бравадой:

– Что вылупился? Окольцовывай!

Ричмонд ненавидящим взглядом окинул бандитов. Они уже оправились от неожиданности и начинали наглеть.

– Чего тянешь?
– Это сказал второй, повыше и потоньше своего приятеля.
– Тут не маркет самообслуживания. Надевай браслеты. Да не забудь потом доложить, что мы не взбрыкивали.
– Он засмеялся, широко разевая рот, и толкнул локтем толстого.

Сержант молниеносно вскинул руку. Два выстрела прозвучали дуплетом. Гангстеры дернулись и стали медленно сползать на пол. Ричмонд подошел, нагнулся, вытащил у одного из кармана револьвер и выстрелил из него в притолоку двери. Затем вложил в руку трупа. То же проделал и со вторым. Огляделся и, осторожно ступая, покинул комнату. Голоса в подсознании смолкли.

На втором этаже в просторной гостиной вокруг круглого, покрытого тяжелой скатертью стола, стояло несколько человек в наручниках. В углу горел камин. В пепельницах еще дымились сигареты. Агент в штатском собирал разбросанные по столу бумаги и складывал в кейс. Фокс восседал в кресле, вытянув коротенькие ножки, и жмурился, как кот на солнцепеке. Полицейские расположились у задернутых портьерами окон.

– Та-ак, - удовлетворенно произнес комиссар.
– Я рад, что вы вняли разуму и сдались мирно. Думаю, это вам зачтется.

В

дверях показался инспектор.

– Что у вас?
– обратился к нему Фокс.
– Обыскали виллу?

– Обыскали. Внизу обнаружено более двухсот килограммов героина.

– Ого!
– Комиссар подскочил.
– Изрядно.

– Во флигеле, - продолжал инспектор, - кухарка и две девицы готовили обильный ужин. Видно, господа собирались после разговора перекусить.

– Они не имеют прямого отношения к этим?
– Фокс ткнул пальцем перед собой.

– Никакого. Просто обслуга.

Вошел Ричмонд. Лицо непроницаемо, глаза словно оловянные.

– Как у вас, сержант?

– Задержали двоих. На приказ бросить оружие - открыли огонь. Пришлось...
– Он приподнял и опустил плечи.

– Обоих?
– Комиссар спросил таким тоном, будто и не сомневался в ответе. Впрочем, он действительно не сомневался, ибо знал, если сержант стреляет, то без промаха и всегда насмерть.

– Идите осмотрите подвал, Ричмонд. Проверьте, чтобы все было в сохранности. Я тоже скоро спущусь. Этих, - кивнул на задержанных, - в машину.

Сержант находился в комнате без окон, расположенной рядом с той, где он расправился с гангстерами, вероятно, ее-то они и охраняли. На низкой тахте лежало четыре вспоротых тюка. Из разрезов выглядывали пластиковые подушечки с бледно-голубым, как щеки покойника, порошком.

"Вот оно, зелье проклятое, - думал Ричмонд.
– "Белая смерть", "белое безумие", как только не называют этот сатанинский наркотик. Скольким он искалечит судьбу, загубит жизнь, навсегда развеет мечты и надежды. Разрушит семьи, растопчет любовь и достоинство, отнимет у родителей детей". Голоса заныли что-то заупокойное.

Вошел Фокс. С какой-то заботливостью похлопал по ближнему тюку. Сказал удовлетворенно:

– Улов богатейший. Не удивлюсь, если многие участники получат повышение и наградные. Обезвредили большую группу уголовников, не каждый день так везет. Как вы считаете?

Ричмонд не ответил, лишь как-то странно, словно впервые увидев, посмотрел на комиссара.

– Проследите за сохранностью груза. Потом это будет сожжено.

"Груза, - усмехнулся про себя сержант.
– Сожжено. Кому ты пытаешься залить баки? Да, сожгут, но только не это. Содержимое заменят безобидным тальком, которым присыпают малышам попки. Причем сделают это по всем правилам: с протоколами, актами, в присутствии свидетелей. Концы в воду. А когда уляжется, употребят героин по назначению - сплавят потребителям. Посаженных бандитов, по сути дела, заменят те, кто должен бороться с этим злом. Да и сплавят не просто кому попало. Рынок должен расти, расширяться, как спрут, вытягивать щупальца, поглощать новые и новые жертвы. Сначала распространят в районах, еще не охваченных этой жуткой эпидемией. Отдавая предпочтение молодежи, подросткам, школьникам. Со стариков взятки гладки помирать скоро. Цены сначала установят низкие - за крошечный пакетик хватит и того, что родители дают на конфеты или мороженое. А вот когда "потребители" созреют, втянутся и станут настоящими наркоманами, стоимость резко взвинтят в десять-двадцать раз. И спасения нет. Потерявшие рассудок люди пойдут на все, лишь бы заполучить вожделенную дозу, и ничто их не остановит. Впрочем, остановит - конец неотвратим: больница, сумасшедший дом, тюрьма, самоубийство или смерть под забором. Сожгут? Как же".

Из размышлений вывел Фокс.

– Прикажите погрузить тюки в машины. Я пойду.

– Моя власть, спалил бы к чертовой матери в этом осином гнезде вместе с бандитами, чтобы и другим неповадно было, да еще бы и по телевизору показал, как у нас любят - во всех подробностях, - процедил сквозь крепко сжатые зубы. Щеки его побледнели. Голоса внутри поддакивали: "Ты сейчас спали, сейчас".

– Ну-ну. Не увлекайтесь, дорогой. Не так экспансивно.
– Он похлопал сержанта по плечу и подумал: "Вероятно, поэтому-то тебе и не дают власти. Какой же идиот будет сжигать деньги и тех, кто их приносит. Не пора ли отправить тебя к психиатру?"