Год французов

Фланаган Томас

У них был вожак — «капитан» или «полковник», точно не помню. В ночной мгле он пристально вглядывался в наши лица, словно не верил, что нашел. Тилингу пришлось взять его за руки и встряхнуть, только тогда он смог отвечать на вопросы. Он долго и с бахвальством расписывал, как они захватили дом в Эджуортстауне, как одолели в боях отряды йоменов, всякий раз возвращаясь к одному и тому же, — к битве при Гранарде. Говорил он словами, заимствованными из баллад, что горланят в пивных, — звучными, но пустыми. Будто диктовал слова песни про самого себя, которую нам предстояло разучить.

— Мы с пиками пошли на йоменскую

кавалерию, — говорил он, — и обратили солдат короля Георга в бегство. — В его рассказе события преображались, тяжкое поражение представало героической битвой.

А то, что оно было тяжким, мы убедились, допытавшись наконец от него правды. Повстанцев перебили либо разогнали. Английские войска собрались на окрестных дорогах в мощный кулак. От такого поражения не оправиться. По крайней мере тысяча человек (учитывая возможные преувеличения капитана) нашла свой конец на полях близ Гранарда.

— Наши сражались, как волки в облаве, до последнего дыхания, пока билось сердце.

— Восстание разбито наголову, — обратился по-французски Тилинг к Эмберу, — это все, кто уцелел.

Эмбер понял и без слов. Он кивнул, не сводя взгляда с капитана из Гранарда.

— Пресвятая Дева Мария! — ахнул Рандал Мак-Доннел, обращаясь ко мне. — Вы слышали, что он говорит? Почитай, мы уже тоже на том свете. Вы слышали? Похоже, нам отсюда не выбраться.

Я не нашел, чем утешить его, и мы стояли молча, пока не подошел Тилинг. Даже при скудном свете звезд я увидел, как он осунулся и побледнел. А голос его, спокойный и резкий, просто испугал.

— Завтра все кончится, — бросил он. — Мы выйдем с рассветом, но еще до полудня они нас догонят. Генерал Эмбер предлагает идти на Баллинамак, эта деревня знакома капитану. С тыла нас защитит холм, а с фланга — болото. Хотя большого боя не получится.

— Боя? — стараясь потопить страх в возмущении, воскликнул Мак-Доннел. — А к чему он, этот бой?

— Если мы сохраним боевые порядки, то продержимся час-другой. Ну, и на том конец.

— Именно, конец! За этот час нас всех перебьют! — не унимался Мак-Доннел. — Да какой смысл давать бой? Вышлем людей с белыми флагами сейчас же и сдадимся, пока они нас в клочья из пушек не разнесли.

— Нам не так-то просто сдаться, как вы думаете. Нам, ирландцам. Французы — дело иное.

— Не станут же они преспокойно убивать беззащитных.

— Убивать? — задумчиво переспросил Тилинг. — Это, господин Мак-Доннел, не убийство, это расправа. Мы с оружием в руках пошли против своего короля. Англичане не обязаны считать нас военнопленными. Да и вряд ли захотят.

Долго мы стояли молча, потом Мак-Доннел сказал тихим, упавшим голосом:

— А по-моему, это убийство.

— И по-моему, тоже. И господин Эллиот с нами согласится. А генерал Эмбер — нет. Крестьян Вандеи он не счел военнопленными. И на нас не распространяются военные порядки.

— А разве военные порядки предусматривают убийство безоружных, тех, кто прекратил сопротивление? Нет, иначе как убийством это не назвать.

Мне теперь удивительно, до чего же спокойно говорили мы тогда о собственной смерти. Да, именно спокойно. Как до последнего противится человеческое существо неизбежной катастрофе!

— Господи боже мой! — вновь воскликнул Мак-Доннел. — Господи Иисусе! — Не знаю, хотел ли он помолиться или просто восклицал в страхе.

За разговором мы

не заметили, как весь лагерь пришел в движение. Ирландцы, с трудом приходя в себя ото сна, по слухам и пересудам узнавали, что помощи с юга ждать нечего. Всех, словно железными цепями, сковал страх. А ночь и суматоха лишь усугубили его. Я присел возле крестьян из Баллины и попытался, как мог, объяснить, что произошло, однако меня не слушали. Настолько уверились они в том, что на юге ждет Гэльская армия, — ничем их нельзя было разубедить. Хотя в то же время они почуяли, что случилось неладное. Взывать к их разуму — занятие бесполезное, поэтому вскоре я отошел.

Сложив руки за спиной, Эмбер стоял, устремив взгляд на юг. По лицу не прочесть его мыслей. Все складывалось вопреки его ожиданиям. Восстание не охватило всю страну. Флот из Франции не пришел, дорога на Дублин перекрыта. Вокруг него чужие, непонятные, точно лапландцы, люди, которых он вел за собой, тащил через всю Ирландию. Может, он думал, что вот наконец попал в капкан. И впрямь, он в капкане. Думал он не об армии в две тысячи человек, а о себе, о командире, — все генералы безмерно тщеславны. И капкан — деревушка с чудным названием Клун, жалкая точка на карте. Но вот Эмбер вдруг пожал плечами и приосанился. Заметил меня, подошел.

— Вот и дождался я здесь помощи от ваших земляков! — сердито начал выговаривать он. — Вместо помощи — одно зло! Завлекли меня в это черное болото. И поделом, им теперь все расхлебывать.

— Но они надеялись на нас. А расплачиваться за все они уже начали. Под Гранардом — сотни убитых.

— Да и здесь полягут сотни, — сказал он, махнув рукой во тьму на юг. — Я поначалу понять не мог, почему англичане так презирают ирландцев. Теперь понимаю.

Он кивнул в сторону копошившихся на склоне невидимых нам внизу людей.

— И вы надеялись с ними совершить революцию?! Вы — глупец. — Он повернулся и пошел прочь.

К утру, с первыми лучами солнца, хоть и с трудом, мы подготовились к выступлению. Французским солдатам совсем не хотелось идти в бой, и сержантам пришлось понуждать их, колотя по спинам саблями в ножнах. Ирландцы же ошалели настолько, что безропотно брели, куда ни поведут, двигались они медленно, словно в полусне. Даже на мой, отнюдь не военный, взгляд, мы были уже армией не по сути, а лишь по форме: шли походным маршем, выстроившись колонной. Мак-Доннелу удалось как-то поднять свой боевой дух, точнее, обрести привычную манеру поведения: ехал он беспечный, точно на утреннюю охоту, шутил с солдатами, не скупился на грубую лесть. Безрассудство и тщеславие привело в наши ряды этого громогласного наездника с нелепым пером на шляпе; теперь ему предстояло доказать, чего же он стоит. Я наблюдал за ним с некоторой завистью. Ибо сам, давно потеряв веру в наше дело, с погасшим сердцем ждал неминуемого конца.

К утру перед нашим выступлением к нам присоединились еще некоторые участники Гранардской битвы: одним пришлось идти на север, ибо все остальные дороги были перекрыты, другие наивно верили слухам, дескать, движется огромное воинство. У многих были при себе пики или иное оружие, их Тилинг объединил в отдельный батальон. Им были знакомы здешние места, оттого и потерянность, и страх их удваивались. Не успели мы пройти и часу, как к нам пристал Оуэн Мак-Карти, учитель из Киллалы, сбежавший от нас в поместье Гамильтон.