Год французов
Шрифт:
Изможден он был еще больше нас, рыжие волосы свалялись, глаза глубоко ввалились. Он стоял на холме, словно не решаясь, по какой тропе пойти, потом спустился к моим крестьянам из Баллины, с одним из них, с Майклом Герахти, его связывала дружба.
— Привет, Оуэн Мак-Карти! — нагнулся с седла и крикнул ему Мак-Доннел. — Что, соскучился без нас?
Мак-Карти повернулся к нему:
— Отсюда не выбраться. Я почти до Мохилла дошел, но на дороге полным-полно английских солдат.
К нему подошел Тилинг:
— Ответьте мне, только по-английски, где еще вы были?
—
— Разумнее было б там и оставаться.
— Да что ж я, лиса или суслик? Пока бутылка со мной была, сидел, а кончилась, так я и в путь. Не стал утра дожидаться. Англичане, по-моему, в каждом уголке. Сволочи, Драмлиш спалили! Кабы в бой рвались, времени не было б мирные деревни жечь!
— Времени у них хватит, — заметил Тилинг, — целый день впереди.
Мы вышли ровно в шесть утра, если верить тяжелым золотым часам, доставшимся мне от отца. Шли мы двумя длинными, неровными колоннами. Эмбер верхом задержался на холме, осматривая окрестности в подзорную трубу. Может, он уже заметил авангард англичан, двигавшийся от Мохилла на юг.
На прощанье я оглянулся на церковь. Средь суеты она стояла презрительно-надменная. Как похожа она на церковь в Баллине, будто строили их по одним чертежам. И снова закопошились воспоминания. А строгая, без каких-либо украшений, церковь бдительно охраняла вечный покой Томаса Тикнелла, кромвельского солдата.
17
ИЗ СОЧИНЕНИЯ «СЛУЖБА В МОЛОДОСТИ. С КОРНУОЛЛИСОМ ПО ИРЛАНДИИ» ГЕНЕРАЛ-МАЙОРА СЭРА ГАРОЛЬДА УИНДЭМА
Итак, со своим маленьким эскортом я отправился в путь, чувствуя себя едва ли не самым главным на поле битвы — ведь я вез приказ вступить в бой, под моей командой находился (без малого целый час) отряд кавалеристов. Сейчас я так походил на обожаемых мною драгун: звякают шпоры, бряцает сабля, пламенеет алый мундир. Корнуоллиса бы изрядно насмешил мой вид, ибо для него все это радостное пестроцветье давным-давно потускнело и война виделась ему лишь службой, которую надо честно исполнять.
Мы миновали приятное взору приречье, далее простирались угрюмые поля, изборожденные вдоль и поперек каменными стенами, кое-где желтели неубранные хлеба, вокруг — перекаты холмов. Однако утро выдалось великолепное, воздух чистый, прозрачный и хмелящий. И на удивление множество птиц — грачей и скворцов, они стаями вдруг срывались с деревьев, точно кто ударил залпом картечи. Поодаль от дороги стояли хибары местных жителей, к ним вели узкие тропки. Вокруг — ни души, особенно поражало, что не слышно криков ребятни. Лишь цокот копыт, гомон птиц да резкий взмах крыльев нарушал тишину.
На подходе к деревне Мохилл (это на полпути от Каррика до Клуна) нам стали попадаться сожженные лачуги. Сама деревня, насколько я могу судить, не пострадала, но окрестные домишки являли собой пепелище, и смрад доносился до дороги. Подобные картины — плохой зачин к бою, и я оглядел
Отъехали милю от деревни и увидели зрелище весьма необычное: по дороге в Каррик под конвоем шла колонна пленных французов, человек пятьдесят. Командир конвоя, некий капитан Миллет, как оказалось при знакомстве, подъехал ко мне и объяснил, что пленные — арьергард армии Эмбера, захваченный Крофордом, когда те пытались уничтожить мост через Шаннон, близ Драмшанбо.
— Вы участвовали в их захвате? — поинтересовался я.
— Что вы, я офицер из ополчения, — рассмеялся он. — А драгунами командует Крофорд. Он взял в плен даже их генерала, у него такое смешное имя. — Он поскреб подбородок. — Если по-французски знаете, спросите, как его зовут.
Я так и поступил. Несколько голосов откликнулось: «Сарризэн».
— Значит, Сарацин. Что-то вроде этих чертовых турок, поди. Или как название таверны «Голова сарацина».
— Разве сам он не с солдатами?
— Нет, он с нашим Билли Лейком и, кажется, рад-радешенек этому. И десяти минут не прошло, как Крофорд с французами схватился, а Сарацин этот уже шляпу на шпагу нацепил и разъезжает туда-сюда — сдаюсь, мол. Да и солдатам его куда больше по душе шагать сейчас по солнечной деревенской дороге и красоваться своими блестящими шпагами, чем болтаться на острие сабли Крофорда. Я бы им не позавидовал.
Однако мне они показались не обрадованными или удрученными, а лишь предельно усталыми. Подумать только, сколько они прошагали от Мейо до Лонгфорда! Некоторые из французов были смуглолицы — явно южане, остальных же можно было принять и за солдат Миллета, только мундиры другие. Да еще глаза: потемневшие, осовелые от усталости.
— А где Лейк? — спросил я. — Я везу ему приказ от лорда Корнуоллиса.
Миллет потрепал лошадь по шее.
— Тогда вам лучше поспешить, а то успеете лишь к шапочному разбору. До сегодняшнего дня французов преследовал лишь Крофорд, а теперь Лейк сам двинулся вперед, чтобы расставить все точки над i. Всю армию двинул: и пехоту, и артиллерию.
— Куда же мне ехать? — Я стал понемногу прозревать: сражение совсем иное дело, нежели аккуратный разбор штабных бумаг в Каррике.
— Поезжайте в Клун. Держитесь этой дороги, на перекрестке не сворачивайте. Оттуда все как на ладони увидите: деревушка на холме. Вчера ночью там стоял неприятель. Они разбили лагерь на церковном дворе. — Он взглянул на одного из солдат, нескладного парня, который стоял, опершись на мушкет. — Знаете, что эти злодеи сотворили? Скелеты из могил повытащили!
— Не может быть! — воскликнул я. Нелепые слова его поразили меня.
— Это все дикари, бунтари эти. Они из костей мертвецов костры жгли. По всему церковному двору кости раскиданы меж надгробий.
Воображение мое тщетно пыталось нарисовать эту чудовищную, ни с чем не сообразную картину.
— Варвары! — бросил Миллет. — Иначе их и не назовешь. Тьфу, пропади они пропадом, доброго слова не стоят.
Я промолчал. Лишь подумал: словно дикие звери в пещерах — вся земля устлана костями.