Год охотника
Шрифт:
Василиса вздохнула с облегченьем и позволила проводить себя в дом. Девичник с кормилицей, после пережитого унижения - что может быть лучше!..
Баня действительно оказалась ещё одним настоящим угощением: потрясающая русская баня, с берёзовым веником, с хвойным паром, с обжигающим купанием в снегу.
– У нас в райцентре тоже есть, но не такая, - Евдокия Михайловна гордо радовалась ощущениям гостьи.
– Городские, небось, и не ходять никогда?
– Ходим-ходим!
– заверяла Василиса.
– Но там тоже всё
Завернувшись в простыни, они вдвоём отдыхали в крохотном предбаннике.
– Зря уехал, он баньку любить: дышить лучше!
– простодушно сочувствовала хозяину повариха, расчёсывая мокрые кудельки полукруглым гребнем.
Она отвинтила термос, налила в крышку настой шиповника с мелиссой, протянула Василисе.
Та пригубила... Блаженно прикрыла глаза... Тоненько затянула:
– Василиса хороша,
Всё у батюшки росла.
Таусень, таусень!..
Певунья сидела огненно-розовая, как закат - предвестник морозного дня. Серебряный крестик тускло поблёскивал под взмахом ключиц.
– Нет, - вдруг встрепенулась она, - если про меня, не так надо петь:
"Василису я нашла:
Не в сыром бору нашла
В письмах дедушки росла!..
Таусень, таусень!.."
Замолчала. Разморило.
В дверь поскреблись.
– Одевайтеся, - зашевелилась Евдокия Михайловна, - надо ведь и мужичкам попариться!
Василиса помечтала, вяло натягивая джинсы:
– Ох, сейчас бы кто на ручки взял, в постельку отнёс...
– Она зевнула. На всякий случай добавила заплетающимся языком: - Как ма-але-енькую!.. Почему-то не хотелось, чтобы кормилица подумала про что-то другое.
– Ну, как, есть силушка гадать?
– насмешливо спросила та.
"Не-а!" - глухо прозвучало из ангорского свитера, где застряла певунья, засыпая на ходу. Движений не координировала: даже термос с настоем случайно опрокинула.
Поэтому ботинки ей уже зашнуровывала Евдокия Михайловна...
– Вот тебе и "таусень", Василисушка, - ворковала она.
– Я с детства это имя люблю, - еле ворочая языком призналась певунья: - потому так теперь и называюсь.
*** Подозрения
– Значит, Василиса - ваш псевдоним?
– Франц до этого слушал, не перебивая.
– Да, сценический. В паспорте меня зовут по-другому. Хорошо тут, - ни с того ни с сего заметила певунья, обводя глазищами деревянные стены, резной буфет, мягкий диван с гобеленовым покрывалом.
– Вы сами этот дом строили?..
Попытка не прошла: Игорь Максимильянович не отвлёкся.
– А почему вы и здесь скрываете своё имя?
– Во-первых, я тут не на отдыхе, а на работе...
Бурханкин деловито спросил, словно перед ним лежал блокнот для допроса:
– А во-вторых?..
Василиса сердито покосилась на егеря.
– Во-вторых, ничего я не скрываю!.. Наши ребята привыкли. И потом, я для них даже не Василиса, а
– Она распустила съехавший набок пучок и встряхнула волосами.
– Если бы мне не нравилось, уж я бы вас поправила!.. Васькой быть проще!
Игорь Максимильянович вновь вернул певунью к теме разговора:
– Так как же вас по паспорту? Или это - большой сценический секрет?..
– Ничего не секрет!
– разозлилась та.
– Называюсь Ольга Артемьевна.
– Замечательно!
– прищурился Франц.
– Вот, значит, как...
Бурханкин решил, что он, как обычно не расслышал:
– Зовут Лёлей, а папа, стало быть, Артемий. Или, это... Артём?
– Без разницы, - вызывающе ответила она.
– Мой покойный батюшка даже не слышал о моём существовании. Отчество только от него и осталось на память, а фамилия мамина. Я - Попова, она - Попова, дедушка с бабушкой были Поповы... Все - поповы дети. Ну что, легче вам от этого?..
Франц тоже рассердился:
– Я что же, из любопытства спрашиваю?.. Да зачем мне это надо?..
– А зачем вам это надо?!
– А разве вас ни в чём не подозревают?.. Вы не понимаете, как всё серьёзно! Егор Сергеевич, - церемонно обратился он к Бурханкину, - скажите девушке!..
Бурханкин значительно кивнул.
– Да зачем?!.
– воскликнула Василиса, всплеснув руками.
– Зачем мне надо?!.
– Чтобы скрыть следы, вернее, под видом несчастного случая - убрать свидетелей преступления, - объяснил Франц.
– Хозяин-то пропал!
– Ну-у при чё-ом здесь преступле-ение-е?
– застонала от возмущенья певунья.
– Во-первых, никто не видел, что я наткнулась на эту коробку, а во-вторых, кровь на вещах - старая. Ей, может, лет сто!.. И мешочки дырявые...
Бурханкин и Франц переглянулись...
– Коробка в виде чемодана?
– спросил Игорь Максимильянович. Василиса удивлённо кивнула.
– Нашли, значит... А точно никто не видел?
Певунья пожала плечами.
– Хозяин, если... мог заметить.
– Пряча взгляд, и вспоминала, и оборонялась одновременно.
– Он с охоты пришёл, когда я на чердаке была... Но я ведь не брала её! Только посмотрела... И потом, всё равно ведь он уехал...
Франц снова повернулся к егерю.
– Егор Сергеевич, а с чего ты взял, что её в чём-то обвиняют?
Бурханкин мелко закивал, серьёзно нахмурил грядки бровей, уставился вдаль, вытянул губы и дунул в невидимую свирель:
– Ну-у, я же говорил... Мне, это... Сегодня сказали!
– Давай-ка без "этих" и без "ну". Можешь дословно?..
Бурханкин не понял:
– Это как?
– Слово в слово, как на суде.
Ошарашенный сложностью свалившейся на него задачи, егерь начал проверять все свои кармашки памяти. Казалось, у него вот-вот уши зашевелятся от усердия.