Год Собаки. Сретение. Том I
Шрифт:
На полке ниже черный паук в стеклянном кубе.
Дагерротип на столе. В нем двое школьников младших классов – брат и сестра.
Было непонятно, кто они, вначале я принял их за детей Принца. И лишь позже понял, что это его ученики, а он их наставник.
Смеющиеся мальчик и девочка в форме местной гимназии, складывали из пальцев треугольники, как дети складывают сердца.
Один вверх, а другой вниз.
Девочка сложила верхний треугольник, а мальчик нижний.
В дагерротипе хранилась запись.
Прочитал на паспарту цитату, набранную типографским шрифтом:
«Небо вверху, небо внизу,
Звезды вверху, звезды внизу,
Все, что вверху, то и внизу…»
И ниже от руки:
«Грег и Фрея, с любовью. Навсегда.»
Чуть дальше на столе обнаружил папки личных дел и с удивлением узнал наши анкеты.
Оказывается, на нас были собраны досье…
Прикасаться к чужим документам было запрещено. Кодекс однозначно трактовал этот аспект свободы воли. Можно было видеть только то, что было открыто.
Анкета Ильи лежала поверх досье.
Я, улыбаясь, читал ответы Ильи корявым почерком. Рядом рукой Принца были внесены исправления.
Пол: «Ыыы». Зачеркнуто. Сверху твердым почерком: «Оболтус».
Планета: «Альтерния». Исправлено: «Земля 29».
Вид: «Абуминог». Зачеркнуто. «Человек». Зачеркнуто. «Не определен.»
Сексуальные предпочтения: «Сольфеджио», пищевые: «Креведко». Примечание почерком Принца: «Прописать абуминогу ремня и креветок».
Виднелся уголок моей анкеты. Слово «Летчик» не было зачеркнуто, но сверху буквами общего языка добавлено: «Пилот».
Я ощутил на себе чей-то взгляд и обернулся. Паук в стеклянном кубе смотрел на меня множеством глаз.
Куда бы я не пошел, он поворачивался в ту же сторону. И я догадался, почему Принц быстро обнаружил точку наблюдения. Он почувствовал мой взгляд, вот почему.
Я приблизился к стеклянному кубу.
На спине паука виднелся серый орнамент. Те же шесть точек, что и на гравюре, только соединенных между собой линиями.
Паук тоже выполз к стеклу, поднялся на камень и разглядывал меня. Я коснулся его крохотного сознания. Увидел себя взглядом его множества глаз, вздрогнул и сразу же разорвал связь.
Паук вел непрерывную запись происходящего.
Он охранял кабинет.
Я сделал ошибку не только став видимым, а вообще придя сюда.
В этом не было ничего криминального, просто я не хотел, чтобы Принц знал о моем визите.
Кабинет имел статус публичного места, доступного для восприятия, не защищался магией, ни простым запретом или предупреждением… Он даже не запирался.
Принцу нечего было скрывать. Вся его жизнь была на виду, кроме камня, который он носил внутрь себя…
Я в задумчивости смотрел на паука.
Открыл
Оставалось решить, что делать с записями паука… Память была небольшой, всего три дня. Я быстро промотал ее: ничего интересного, в основном кабинет пустовал. Скорее всего, Принц ничего даже не заметит…
Я осмотрелся истинным взглядом, устраняя следы своего присутствия.
Стал невидимым.
И, выходя через стену, стер пауку память.
2.
Бал, который давал Принц в честь открытия сезона, начинался пустым и бесцветным днем. Но еще ночью в одном из заброшенных отростков гостиницы-монстра одетые в черное люди отперли двери, и в необъятных темных залах, обычно всегда пустых и холодных, были зажжены свечи.
И гонимый порывами мелкого дождя, я летел над мрачными лабиринтами заброшенных зданий западного крыла. По земле стлался туман, из разинутых оконных ртов на меня смотрела хищная чернота.
Впереди мерцала цепочка огней, там начинался бал, и я завороженно спешил на их свечение.
Опустился на причудливый балкон с обвалившимися барельефами на каменных тумбах и лепными вазами для цветов.
Спрыгнул с перил.
Балконные двери были распахнуты настежь. Слышались музыка и голоса. Взволнованный женский голос глубоким контральто читал:
– Предмет насмешек ада, тень…
Я шагнул, отодвигая рукой пыльный гобелен, и оказался в зале.
Балконные двери располагались рядом со сценой, залитой светом прожекторов. На ней стояла девушка в трагическом платье перед строем мужчин в окровавленных костюмах зомби.
Мое появление прошло почти незамеченным. Женский голос продолжал:
– … Призрак, обманутый судьбой, бессмертной раною убит…
Я, пригнувшись, крался в первом ряду зрителей, и тут меня окликнули, я оглянулся, но никого не увидел в полумраке.
Женский голос чувственно сказал:
– … Ты обернешь молящий взгляд… – и после паузы, тише. – … И строй кровавый закричит.
Кто-то еще раз окликнул меня, я выпрямился.
Вдруг прожекторы переместили лучи, выхватывая мою фигуру из тьмы, и девушка, указав на меня рукой, завершила обвинение:
– Он виноват…
И строй зомби следом за ней хором подтвердил:
– … он виноват!
Я стоял ослепленный светом прожекторов. В кедах, в рубашке и джинсах посреди гостей в бальных платьях и смокингах.
Конферансье в белом пиджаке вскричал:
– А вот и наш долгожданный герой! Он не полезет за словом в карман… Или полезет? Мы узнаем об этом прямо сейчас…
Издалека раздался презрительный свист и возгласы неодобрения, которые прервались аплодисментами.
Кто-то вскричал: