Год - тринадцать месяцев
Шрифт:
— Сашка даже разговаривал с ними: хау ду ю ду!
Мне стало не по себе, как той девице из притчи, которая сидела под высоким деревом и плакала. «О чем ты плачешь?» — спросили девицу. «Как же мне не плакать, — отвечала она, — я люблю хорошего парня, и скоро мы поженимся. Родится у нас сын, славный мальчик. А мальчишки известно что за люди! Залезет мой сын на это высокое дерево и сорвется с него. Как же мне, несчастной, не плакать?»
Я почувствовал себя таким же безутешным. Воображение уже крутило скоростной фильм. В кадре Сомов и Кобзарь. Они
И все это случилось потому, что я не принял вовремя нужных мер. Но что я могу сделать? Обсудить Сомова и Кобзаря на собрании? Бесполезно. Победителей не судят. Наказать? Но кто в силах наказать юную колдунью, зеленоглазую Романтику? Надо как-то задержать события. Остановить. А там видно будет. Василий Степанович — вот кто меня выручит!
— Кобзарь и Сомов, пойдемте со мной!
Василий Степанович только что пришел и раздевался. Я вкратце рассказал ему суть дела. Он оценивающе оглядел путешественников и обратился к Сомову:
— Найди, пожалуйста, Игоря Макеевича, передай ему эти списки и возвращайся назад.
Василий Степанович нашел на столе тетрадку и протянул ее Сомову.
— Кстати, и твоя фамилия есть в списках. В сборной команде по легкой атлетике.
Сомов торопливо вышел из кабинета. Я понял, что Василий Степанович выпроводил Сомова, чтобы сначала поговорить с Кобзарем.
— Ну, рассказывай, — нейтрально начал Василий Степанович. — Как вам гулялось?
— Неплохо, — отвечал в тон Сашка. — Иллюминацию на кораблях смотрели. Ночью знаете как здорово!
Зря я поднял панику! Мальчишки отлично придумали. Надо было всем классом съездить. Сколько впечатлений привезли бы!
— Что же вы сами поехали, а нам ничего не сказали? — не удержал я обиду.
Но еще большую обиду услышал в ответ:
— А чего? Я же теперь не староста, чтобы за всех думать. Пусть Бабушкина…
— Родителей предупреждали? — перебил Василий Степанович.
— Я написал записку, чтоб не волновались. А Сомов брату говорил.
— Денег много истратили?
— Не очень.
— А все-таки?
— Я не считал.
— А кто считал? Сомов?
Сашка умолк и машинально задергал застежкой «молнии».
— Что-то Сомов задерживается, Григорий Иванович, — кивнул головой на двери Василий Степанович.
Витьку я захватил уже у ворот школы. Выполнив поручение, он навострил лыжи, даже забыв захватить книги. Мы молча вошли в кабинет.
— Сомов, — обратился к нему Василий Степанович. — А ты зачем ездил в Приморск?
— К тетке на праздник ездил, — был неохотный ответ.
— А Кобзаря за компанию прихватил?
— Я про него ничего не знаю. Мы там встретились.
— Как фамилия тетки?
— Сомова.
— Зовут?
— Кого?
— Тетку?
— Наталья Васильевна.
— А адрес
— Я знаю, где живет. А адреса не знаю.
— Сейчас узнаем.
Василий Степанович спокойно снял трубку и набрал номер.
— Междугородная? Соедините меня, пожалуйста, с адресным столом города Приморска… Да, да… пожалуйста.
Я с глубоким уважением посмотрел на фантастический пока еще телефон, который без предварительных заказов в минуту связывал с иногородним абонентом. Василий Степанович с заправским видом детектива хранил непроницаемую мину, пока «ожидал» ответа. Вот он оживился и снова громко заговорил в трубку:
— Адресный стол? Девушка, отыщите, пожалуйста, адрес Сомовой Наталии Васильевны. Что? Возраст?..
Силен старик! Даже детали не забыты.
Прикрыв ладонью трубку, Василий Степанович обратился к Сомову:
— Сколько лет тетке?
— Не знаю.
— Приблизительно? Как я будет?
— Будет.
— Алло! Вы слышите? Сорок пять. Да. Хорошо. Подожду. — Снова небольшая пауза. И финал. — Что? Нет такой? Не проживает? Спасибо. Извините за беспокойство.
Василий Степанович медленно опустил трубку на рычаг.
— Так вот, Сомов, нет у тебя никакой тетки в Приморске.
Послышался звонок. Я ушел на урок.
Когда я вернулся, в кабинете появилось новое лицо. Небольшая худенькая женщина в поношенном пальто сидела напротив Василия Степановича. Она обернулась, и я узнал мать Виктора Сомова. Она мне запомнилась другой, гораздо моложе, когда на спартакиаде, радуясь за сына, опускавшего флаг, жала мне руку от полноты чувств, приговаривая: «И моему сыну хоть раз почет выпал! Каков орел? А?»
Теперь она сидела с опущенными плечами, бледная и заплаканная. Поздоровавшись, сделала попытку улыбнуться и виновато развела руками:
— Рано я радовалась, Григорий Иванович. Думала, в новой школе все по-новому пойдет. А вот видите…
— Почему вы нам сразу не сказали, что он уехал? — спросил я.
— А что бы вы сделали? Я в милицию сообщила. Там его хорошо знают.
— Он и раньше бегал?
— И бегал, и воровал, и в милиции сидел… Всякое было. В прошлом году по той же дороге на крыше вагона ехал, так чуть голову не снесло в тоннеле. Еле живого привезли. Из-за того год потерял. С четвертого класса пошла у него такая жизнь. Как кто подменил.
— А кто? Дружки, наверное?
— Нет. Отец. Бросил меня с двумя. Первое время я растерялась. Не работала. Жилось трудно. Вот он и начал бродяжить по базару. Сначала с лотков таскал, соседи видели, потом и дальше пошел… Я оправилась, нашла работу. Живем теперь не так уж плохо. Стараюсь, тяну… да уже поздно, видно. Засела в нем эта зараза. Я уж и по-плохому и по-хорошему, всяко с ним пробовала. Верите, на коленях просила…
Сомова разрыдалась, утираясь мокрым платком.
— Ну что ж, давайте на этом и решим, — заключил Василий Степанович прерванный моим приходом разговор. — Напишите о своем согласии, я со своей стороны приму меры и определим его в трудколонию…