Годы гроз
Шрифт:
Девочка сказала, что это не сам колдун, а лишь его отражение. Но это ведь его часть, не так ли, осколок души — разве он не может испытывать боль?
— Оно подчинится? — раздался клекот.
— Говори, чего хочешь, — поддерживая Икелию, ответил рыцарь.
— Пускай оно отпустит меня.
Брон едва не выронил девчонку.
— Что?
— Оно подчинится или будет страдать!
Колдун сжал кулаки и вскинул худые руки. Болото зашевелилось, ожило — из черной топи поднялись десятки
— Эй ты, перестань! Хватит! Я же сказал, что подчинюсь!
Хонцару склонил голову. Звякнули сережки в переносице, и руки застыли, став болотными корягами.
— Оно отпускает меня?
— Да. Уходи.
— Оно должно увести меня.
— Идем, — Загадка освободилась от объятий Брона.
— Куда? Здесь ни хрена нет.
— Возьми его и идем.
— Взять?
Колдун несмело подошел к нему и встал, заглядывая снизу вверх. Каждое мгновение искажало его лицо новой гримасой — боль, гнев и ужас. Безумие.
«Вы измываетесь надо мной», — подумал Брон и взял колдуна на руки. Он был легче ребенка, совсем невесомый.
Бронвер старался глядеть перед собой, а колдун неотрывно смотрел на него. Чем дальше они шли через болота, в противную от сгоревшего дома сторону, тем реже менялось его лицо, и менее мученическими становились гримасы.
— Столько лет, — сказал Брон. — Столько лет ты не мог сказать, что тебя надо лишь отпустить?
— Оно хотело страдать.
— Оно хотело избавиться от тебя!
— Неужели? — обернулась Загадка. — Тебе нравилось бороться, разве нет? Это было тяжело, но ты чувствовал себя сильным и снова молодым каждый раз, когда сражал его. Ведь правда?
Брон ничего не ответил. Может быть. Может быть, он даже ждал каждого новолуния. И страх был вовсе не страхом, а волнением, что щекочет сердце перед каждым боем. Может быть, ему нравилось это — снова и снова побеждать могучего колдуна, мстить за погибшего друга.
Икелия словно прочитала его мысли и улыбнулась. Вслед за ее улыбкой впереди как будто занялся рассвет.
— Мы уже близко.
Они шли, и вокруг светлело. Звуки становились тише, пока совсем не исчезли. Черную воду сменила земля, покрытая свежей травой, на светлом небе засияло солнце. Впереди появилось широкое озеро и замок возле него. Три реки, переплетаясь, впадали в озеро, но выходила только одна. Все вокруг подернулось дымкой, детали исчезли — словно в обычном сне.
— Я знаю это место, — сказал Брон, и собственный голос прозвучал отдаленно. — Земли Ривергарда. Мы жили здесь с семьей после Грошовой войны. В то лето я стал рыцарем инквизиции.
— Похорони его, — сказала Загадка и остановилась.
Бронвер опустил взгляд и вздрогнул. Колдун исчез. Брон нес деревянное чучело, почти непохожее на человека — тонкие палки, обвитые тиной, вместо рук и ног, прогнившее бревно вместо головы и тела.
— Сюда.
Икелия указала на плоский камень, вросший в землю.
— Положить на камень?
— Посади. Юмы хоронят своих мертвых сидя.
Бронвер посадил нелепую куклу на камень. Загадка взяла булыжник и поставила рядом с ним, потом еще один. Не дожидаясь объяснений, Бронвер стал ей помогать.
Они
— Тот, кого мы не прощаем, страдает порой больше чем тот, кого ранили, — произнесла Икелия. — Чтобы освободиться, мы должны научиться прощать.
— Что толку прощать мертвых? — буркнул Брон.
— Чтобы освободиться, — девочка улыбнулась и тут же исчезла.
— Эй! Загадка! Где ты? — Бронвер завертелся по сторонам.
— Какую загадку ты ищешь, сорванец?
Брон оглянулся и увидел отца. Еще совсем молодого, статного, с черной шевелюрой, а себя обнаружил ребенком — мальчиком лет восьми. Замок и озеро исчезли. Они стояли на опушке дубравы, и небо покрывали серые облака.
— Папа?
— Идем. Матушка сварила кролика, которого ты подбил, — отец улыбнулся.
Они направились к стоянке, где лошадь и пони щипали траву, а мать хлопотала над котлом. Они сели обедать, и сон продлился еще долго, но стоило открыть глаза, как он исчез, не оставив следа.
В кои-то веки голова была ясной. Брон выспался и чувствовал себя полным сил.
Неужели теперь, спустя столько лет, все закончилось?
— Загадка! — позвал Раддерфорд, поднимаясь. Что-то, лежащее на его груди, упало на колени. — Загадка?
Травяная кукла с волосами из оранжевых лепестков ничего ему не ответила. Брон осторожно сжал куклу и вдруг улыбнулся. Этим утром он чувствовал себя легко. Тело так же ныло после скачки, но на сердце было спокойно.
VIII
«Его величеству королю всей Америи, Эсмунду Первому из рода Теаргонов, от инквизитора Лотарии и земель Дримгарда, Дэнтона Молларда.
Ваше величество! Я слышал о тяжелых временах, наступивших в столице. Хотел бы я как-то ободрить вас, но увы, не менее тяжкие времена наступили и в Лотарии. Сейчас я нахожусь в графстве Рейнвиль к северу от Шрама. Ересь, что называет себя церковью Возрождения, полностью подчинила эти земли. Я располагаю сведениями о том, что еретики собрали армию в пятнадцать тысяч человек. Под моим началом — четыреста и два десятка солдат. Согласно Железному кодексу, я прошу немедленно предоставить помощь, ибо если мы не победим эту ересь, она продолжит свое шествие, и подчинит всю Лотарию.
Я знаю, что вы ведете войну, государь, но война началась и здесь. Ваши битвы за Святой престол не менее важны, чем мои — за души лотарцев. Нельзя закрыть на это глаза.
С превеликим уважением, Дэнтон Моллард, инквизитор Лотарии и земель Дримгарда».
«Его величеству королю всей Америи, Эсмунду Первому из рода Теаргонов, от герцога Ривергарда и всех его земель, Робина Гидельбурга.
Великий государь! Вести, которые я посылаю вам, не слишком радостны. Мы не дали кальдийцам зайти далеко. Однако мятежные настроения добрались до моих земель скорее врага. Нас не так, как прочие регионы, терзает засуха, и у крестьян хватает работы, чтоб не думать о бунте. Вместо них мятежом прониклись более достойные люди. Графы Волант и Хаврен предали нас и принесли присягу королю Илларио.