Годы испытаний. Книга 2
Шрифт:
Глава двенадцатая
За месяц, что находился Евгений Миронов в батальоне, комиссар Ларионов полюбил его, как родного сына. И к тому были свои причины. Во время отступления летом 1941 года его жена, врач полка, в котором они служили вместе, была тяжело ранена при бомбежке и умерла у него на руках. Остался сын. Мальчику шел четырнадцатый год. Он жил у матери Ларионова на Дону. Мальчик был не по годам развитой и на голову выше отца ростом. Звали его тоже Евгением. По настоятельной просьбе сына комиссар взял его к себе на фронт. Пристроил в оружейную
– Вы вот что, товарищ Пятеркина, - перестаньте парню голову кружить.
– Товарищ старший политрук, я вас что-то не понимаю, - сказала она, смущаясь.
– Вы о чем?
– А все о том, товарищ Пятеркина. Мне ваши маневры вокруг Евгения Миронова понятны. Постыдились бы: он совсем еще мальчишка.
– Да что вы, товарищ старший политрук? У меня на него никаких видов. На гитаре он больно хорошо играет. А я люблю песни.
«Знаем мы эти песни», - подумал Ларионов.
Комиссар был твердо убежден, что молодому, полному сил и энергии Евгению надо учиться военному делу. Не раз он говорил по этому поводу с комбатом, но тот только отмахивался: «Пусть учится на передовой».
Ларионов зашел к Миронову для решительного разговора. Комбат сидел за картой. Евгения не было. На столе у Миронова стояло два букета цветов.
– Хорошие букетики. Это кто же тебе преподносит?
– улыбнулся комиссар.
Миронов отложил карту в сторону.
– Это мне Чайка каждое утро дарит. А Евгению Пятеркина принесла за песни.
– А где Евгений?
– спросил комиссар.
– Пошел в пулеметную роту, к Пугачеву, поохотиться.
– Напрасно ты его отпустил, - сказал Ларионов… - Но, Александр Николаевич, это не главное, зачем я к тебе шел. Давно меня волнует вопрос: что же ты с брательником все же делать собираешься? Парень он, видать, смышленый, военное дело любит. Ты погляди, как он быстро изучил все пулеметы и стреляет прилично…
Миронова тоже волновал вопрос о брате. Куда его определить? Держать при себе в качестве неположенного второго адъютанта не позволяла совесть, а направить снова в роты на снайперскую охоту после ранения он опасался. В батальоне кругом была опасность, но на передовой ее было больше. Прислушиваясь к голосу комиссара, он соглашался, что можно там зря погубить молодого, малоопытного человека. Ему бы непременно надо учиться, чтобы стать хорошим бойцом или командиром. Ведь боевого опыта у него совсем не было. Но и послать учиться Евгения было тоже не просто, да и не хотел комбат злоупотреблять своим служебным положением. Все это он н высказал комиссару. Ларионов выслушал его спокойно, не перебивая.
– И все же давай попытаемся его послать учиться. Тебе, я понимаю, неудобно. Давай попробую я.
– Но куда?
– На армейские курсы младших
– Но ведь он воевал мало, всего около месяца. Да и молод он еще для того, чтобы быть командиром.
– Попытаемся. Спыток не убыток, - сказал Ларионов.
И Миронов согласился.
2
На рассвете Ракитянский подозвал к телефону Канашова. Звонил его левый сосед - полковник Быстров.
– Здравствуй, Алексей Иванович, тебе чего это не спится? Весна в разгаре, кровь играет? Что?… Немцы оставили Могилевку? Да, странно… Очень странно. Из-за этой Могилевки твой предшественник Мерзликин чуть ли не всю дивизию положил, а взять не мот. А теперь они тебе ее без боя отдали, будто подарили. Гляди, как бы они какую ловушку тебе не устроили. Разведчиков вышли. Послал уже? Хорошо, Алексей Иванович, как прояснится обстановка - позвони. Интересно, что это за маневр у них?
После завтрака Канашов сидел и просматривал утренние донесения от командиров полков. Вошел подполковник Стрельцов.
– Василий Васильевич, - обратился комдив к начальнику штаба.
– На правом фланге дивизии Быстрова произошел странный случай. Ты же помнишь, какой крови стоила Могилевка нашему соседу, а этой ночью немцы сами ее оставили и отошли.
– Это почему же? Хитрость какая? Ловушка?
– Нет, - махнул рукой комдив.
– Послал Быстров своих разведчиков, и выяснилось… Весна, солнышко пригрело, снег стаял. И столько обнаружилось трупов… Вот они и засмердели - не продохнуть. А Могилевка-то в лощине. Немцы не выдержали. Побросали все свои укрепления, дзоты и отошли…
3
Миронова срочно вызывал к себе Изнанкин. Когда он пришел к командиру полка, тот накричал на комбата за то, что он до сих пор не может вернуть высоту и спиртзавод, отданные немцам ротой Натевадзе. «Как же так?
– думал Миронов.
– Я же сам просил у него помощи для этого. Он отказал, а теперь обвинил меня». Изнанкин был сердит и, ставя задачу, пересыпал изрядно свою речь матерной бранью.
– Сегодня ночью, товарищ старший лейтенант, вашему батальону выбить немцев с высоты и восстановить позиции. Главное - внезапность. Она решит успех. Понятно?
Миронов выслушал приказ, ясно понимая, что задачу с теми силами, которыми располагал батальон, выполнить нельзя. К тому же ни на разведку, ни на подготовку ночной атаки не было достаточно времени.
– Вопросы имеются?
– спросил Изнанкин.
– Товарищ майор, я прошу придать хотя бы одну батарею. Немцы за двое суток закрепились на высоте…
– Ну чего ты меня учишь, старший лейтенант?
– обиделся командир полка.
– Без тебя знаю, что закрепились. А зачем разрешал закрепляться? Выбивать надо было, не ждать… Батареи не дам. Взвод один пришлю сорокопяток.
Миронов вернулся в батальон и рассказал Ларионову о приказе Изнанкина.
– Что это он так поспешно? Когда же мы успеем людей подготовить, - заволновался комиссар: - Высоту брать - не картошку чистить.
На подготовку батальона к ночной атаке было дано два часа. Миронов понимал, что при большом недостатке людей и боеприпасов такая поспешная подготовка не приведет к успеху. Изнанкин торопил комбата, надоедал ему звонками. Ночная атака была наскоро подготовлена и, несмотря на внезапность, не имела никакого успеха. Трижды поднимался батальон в атаку, приближался к спиртзаводу, но немцы открывали шквальный огонь, и атакующие залегали. Измученный бесплодными попытками взять высоту, Миронов просил у Изнанкина поддержки артиллерии, но он отказал - нет снарядов. Перед рассветом снова позвонил Изнанкин.