Голому рубашка. Истории о кино и для кино
Шрифт:
— Где он взял цветы? Он что, ходячий? — спросила Сабина.
— Такой же, как ты, трудно сказать, кто из вас полегче, — сказала Доррис. — Дал мне денег, и я купила.
— Спасибо тебе, — сказала Сабина. — Я цветы люблю…
— Это Володе спасибо, — сказала Доррис. — Расспрашивал меня, какая ты — красивая или нет?
— Ты что сказала? — поинтересовалась Сабина.
— А что я могу сказать? Сказала, красивая, как будто ты не знаешь, какая ты!
— Спасибо, — сказала Сабина. — Просто в каждой стране, наверное, свои представления
— А он тоже видный такой мужчина, высокий, крепкий, спортом, говорит, всю жизнь занимался, — рассказывала Доррис.
— А почему у него русское имя? — спросила Сабина.
— Володя — русское? А я думала — армянское имя.
— Вообще-то, армяне любят давать своим детям русские имена, — сказала Сабина. — И не только русские. Грета, Джульетта, Гамлет, даже Шиллер жил у нас в доме в Ереване… А Володей полно… Фамилию его не знаешь?
— Трудная фамилия, не запомнила, — призналась Доррис. — Могу посмотреть в его кейсе…
— Какие волосы у него на голове? Какого цвета? — спросила Сабина.
— Он лысый, — сказала Доррис.
— Только лысого армянина мне здесь не хватало! — поджала губы Сабина.
— Но он симпатичный, и лысина ему идет, — сказала Доррис. — И потом сейчас это модно, многие мужчины специально бреют головы. И вид у них становится такой… немножко секси! — рассмеялась Доррис.
— Доррис, ты не передашь ему записку от меня? — спросила вдруг Сабина. — Хочу поблагодарить его за цветы.
— Передам, конечно, — согласилась Доррис. Она взяла с тумбочки тетрадку, вырвала из нее лист бумаги, зажала лист в специальном приспособлении и дала Сабине. — Пиши.
…Володя слушал музыку, и лицо его выражало полное блаженство.
Дверь открылась, и вошла Доррис.
— Передала цветы? — спросил Володя.
— Да, ей очень понравились. Поблагодарила тебя.
— Молодец, Доррис, спасибо, — сказал Володя. — Выйду отсюда — подарок за мной.
— Сабина тебе записку написала, — сказала Доррис и протянула записку Володе.
— О! Это уже кое-что значит! — обрадовался Володя, выключил музыку и поднес к глазам записку. — Что это такое? — спросил он удивленно.
— Записка! — Доррис наклонилась и взглянула на записку: буквы были какие-то непонятные, сплошные каракули. — Что за буквы? — удивилась Доррис. — Я такие никогда не видела.
— Это армянские буквы, — сказал Володя. — Видно, она из Армении. А я на армянском читать и писать не могу, — грустно признался он.
— Ты что, неграмотный? — удивилась Доррис.
— На армянском — да. Я учился в русской школе, так что я могу читать и писать по-русски, — сказал Володя. — Очень даже грамотный я! Даже английский я изучал в школе…
— А Сабина русский знает? — спросила Доррис. — Может, попросить ее переписать эту записку по-русски?
— Это было бы хорошо, — согласился Володя. — Хотя если она училась в армянской школе и где-нибудь в отдаленном селении, то может и не знать русский…
— По-английски она говорит
— Давай я ей напишу по-русски, и если она не прочтет, значит, перейдем на английский… Если нетрудно, дай бумагу и карандаш, Доррис-джан.
— Что это ты к моему имени сегодня прибавляешь? — спросила Доррис, подавая Володе ручку и бумагу на подставке для письма. — Раньше я от тебя этого «джан» не слышала…
— «Джан» армяне говорят человеку, к которому очень хорошо относятся, — сказал Володя. — Я всегда тебя уважал, а сегодня ты сделала для меня много хорошего. Как не назвать тебя Доррис-джан!
— Пиши, — помогла ему принять подходящую позу Доррис. — Так удобно?
— Лучше не бывает! — сказал Володя и стал писать. — «Сабина-джан», — написал он и тут же прочитал начало Доррис, — видишь, я ее тоже называю «джан», потому что она мне доброе дело сделала, дала свою музыку, — объяснил он Доррис и стал писать, наговаривая параллельно текст письма на-русском: «Благодарю тебя за нашу музыку — теперь мои кости будут срастаться быстрее! К сожалению я на армянском не могу читать, я — бакинский армянин, знаю, что нас в Армении называют «перевернутыми». Что поделаешь, место рождения не выбирают. Если сможешь, напиши то, что написала по-армянски, теперь по-русски или по-английски, если не знаешь русский. А я на русском могу и стихи читать, и песни петь. Это-мой родной язык. С уважением, Володя». Доррис, передашь? — искательно спросил Володя, закончив писать.
— А зачем я здесь сижу и жду? — удивилась Доррис и взяла письмо. — Почта ЮЭСЭЙ в хирургическом отделении госпиталя Мёрси приступает к работе! — сказала она и вышла из палаты.
Володя включил музыку и, услышав первые же звуки, с воодушевлением простонал:
— Джан-э-джан!
— Какой он армянин, если не знает родного языка! — сказала Сабина, принимая от Доррис записку. — Так и есть, видишь, на русском написал, — стала читать она. — Думает, я русский хуже него знаю! Я училась в школе и институте в Ереване на русском языке, — комментировала она чтение письма Доррис. А закончив читать, сказала: — Типичный перевернутый армянин!
— Ответ будешь писать? — спросила Доррис.
— Нет, про него мне уже все ясно, — сказала Сабина.
— А вот то, что ты на армянском написала, можешь написать ему по-русски? — спросила Доррис.
— А я ничего такого не писала, — сказала Сабина. — Хотела просто проверить, что он за армянин — потому и написала несколько слов на армянском.
— Ну, можешь поблагодарить за цветы, — сказала Доррис.
— А ты ему не передала мою благодарность? — спросила Сабина.
— Передала, — сказала Доррис, — и если бы не было твоей записки, этого было бы достаточно. А сейчас он ждет записку, и, если ты не напишешь ему пару слов, он может впасть в депрессию. Так я думаю… Это все же больница, и иногда мелочь вызывает у больных бурную реакцию.