Голому рубашка. Истории о кино и для кино
Шрифт:
— Хорошая мысль приходит вовремя! — сказал Айдын. — Это я для тебя взял. Без тебя ведь еще неизвестно, что у меня вышло бы. Ты очень помог мне.
— Да ты что?! — удивился я. — Мне ничего не надо. Я ведь просто так тебе помогал, как земляку.
Но Айдын и его брат Зафар стали меня уговаривать взять эти деньги. Я ни за что не соглашался, в конце концов я сказал, что согласен взять половину, а вторую половину должен взять Айдын. Так будет справедливо. Мы оба разработали этот план, репетировали полночи и потом днем успешно осуществили. Айдыну пришлось согласиться. И когда допили коньяк. вдруг решили вложить с Айдыном наши деньги в создание частного детективного агентства. Это идея, сам не знаю, как пришла мне в голову. Наверное, потому, что Айдын очень
Потом я позвонил Пуделю, сказал, что ушел от Эмилио и свои 10 процентов за четыре дня моей работы он может уже получить. Я, конечно, не сказал ему про ночные свои деньги, пусть это будет в счет его портсигара. Пудель как услышал про деньги, хотел тут же за ними приехать, но я сказал, что устал и завтра вышлю ему чек по почте.
И только я положил телефон, как вдруг звонок в дверь. Открываю, стоит Эмилио.
— Что случилось? — спрашиваю.
— Я уже без тебя дома спать не смогу, — говорит Эмилио. — И тем более, что еще один человек есть, который мне угрожал, звонил из Феникса.
— Какие условия? — строго спрашиваю его.
— Такие же, — говорит Эмилио. — Согласен?
— На такие же — нет, — говорю и вижу, что он в моих руках, сколько скажу — столько заплатит. Опять бздит, как собака. Мне даже жалко его стало.
— А сколько хочешь? — спрашивает он плаксивым голосом.
— Хочу, чтобы утром я пил у тебя в доме кофе, ел сэндвичи — короче, нормальное трехразовое питание в день. Я из-за тебя портить свой желудок не собираюсь!
— Согласен! — обрадовался Эмилио. — Поехали сейчас ко мне, вместе поужинаем, у меня в холодильнике такие шримпсы есть, я их приготовлю — пальчики оближешь.
И такой он был в тот момент нормальный, даже симпатичный, честное слово, что я чуть не пожалел, что мы с Айдыном его наказали. А потом подумал, что, раз так преобразился человек, значит здорово бздит. Видно, хорошо кинул своих родственников из Феникса, а эти мексиканцы в самом деле замочить могут. Хотел было отказаться, но было уже поздно — он ведь мои условия принял. А у нас во дворе в Баку в таких случаях обратного хода нет. Так я воспитан.
Август 2008 года, Майами
КАЛАМАЗУ
Я сидел в кафе на берегу залива и потихонечку пил кубинский кофе. Хорошая погода, с залива дует прохладный ветерок, напротив меня за столиком две леди едят мороженое, и та, что посимпатичней и в бейсболке с надписью «Florida», нет-нет, да и кидает на меня ливера. Было бы это в России — тут же взял бы свою чашечку, подошел и присел бы к ним за столик. To-сё, трали-вали, думаю, осечки бы не было, раз ливера кидает. Но тут совсем другое дело — язык! Я могу только смысл передать того, что хочу сказать, слава Богу, хоть этому научился — больше ничего. Никаких шуток, подковырок, намеков, комплиментов — всего, что требуется для кадрежа и чему я все же научился в конце концов, на этом языке я делать не могу. Поэтому чувствую себя инвалидом — инвалидом языка. Остается только посматривать на этих женщин и глотать слюнки. Вот как с этой — опять зыркнула и вроде даже улыбнулась! Ну что я могу сделать? Могу подойти и сказать: «Май нейм ис Миша». Они ответят мне что-нибудь, и я это точно не пойму. Могу попросить, чтобы говорили «симпл ворд» и «слоули». То есть простыми словами и медленно. Они начнут говорить со мной, как с дебилом, и на этом все закончится, потому что так разговаривать никому неохота. А во-вторых, я могу и это «слоули» не понять. Вот так!
Я взял и отвернулся от них. Чтобы зря душу не тревожили, стал смотреть на залив, на шикарные яхты, которые там стоят, а когда снова повернулся, смотрю, возле их столика стоит мужик и явно кадрит их. Я чуть не поперхнулся кофе. Спросите, а как
Да, так вот, этот мужик что-то говорит им по-английски, они с интересом смотрят на него — не вижу я его лица, не могу пока сказать, чем он их берет, но одет он прилично: шорты «Докерс», мокасины из хорошей кожи, а в одном ухе даже серьга у него. Такие примочки я не признаю — серьги, браслеты, перстни, цепочки с крестами, мужчина должен быть мужчиной. Но результат налицо: моя уже на меня даже не зыркает. И смотрю, они уже улыбаются — верный признак, что кадреж проходит успешно; смотрю, он поставил свою чашечку кофе на их стол и сел. Да, вот что значит язык! Умел бы говорить — сейчас на его месте, возможно, был бы я. Моя опять, как бы случайно, вроде, как вспомнила обо мне, бросила на меня взгляд, и мне показалось, как бы сказала мне: «Вот видишь, каким надо быть!». Я лишь вздохнул и раскрыл бесплатную русскую газету — лучше уж новости прочту, хоть польза какая будет. И тут вдруг мужчина этот встал, приподнял свой стул, переставил поближе к той, которая была в бейсболке, и только собрался сесть с ней рядом, как я вдруг закричал:
— Роберт!
Я узнал его и от неожиданности не удержался и закричал очень громко. А он так и замер на полпути к стулу, увидел меня, узнал сразу и тоже закричал:
— Ара, Мишик, неужели ты?!
Женщины эти, пораженные, замерли, да и за соседними столиками посетители насторожились — здесь люди так не кричат: только мы шумим, выходцы из СССР, и еще израильтяне. Те даже покруче нас орут, потому что все время на Западе жили и никого уже не стесняются. А мы все же, когда чувствуем, что на нас смотрят, обращают внимание — тут же прекращаем базар, тушуемся.
Мы пошли друг другу навстречу, крича: «Ара, какая встреча!», «Не может быть!». Обнялись, расцеловались и тут же перешли чуть ли не на шепот, заметив, что на нас все смотрят.
— Ты как здесь оказался? — спросил я. — Мне все говорили, что ты в Австралии…
— Какая Австралия, ты что?! — рассмеялся Роберт. — Я в Канаде был…
— А как сюда попал? — спросил я, и Роберт тут же перешел на совсем тихий шепот:
— Подожди. Слушай сюда! Этих баб я закадрил только что, надо ковать… А то вдруг свалят. Пошли! — подтолкнул он меня к своему столику. — Та, что в бейсболке, моя, — успел он шепнуть мне. А на английском сказал им, что встретил друга детства, земляка, с которым судьба, казалось, разлучила навсегда. И вот такая случайная встреча! Так я понял все, и мне, кажется, правильно. Те сразу чуть ли не прослезились: «Рилли?! Фантастик!». А Роберт усадил меня рядом с той, что мне совсем не нравилась, и представил меня:
— Майкл!
А потом и сам представился:
— Роберт!
Они тоже стали называть свои имена. Та, рядом с которой я сел, оказалась Кэрол, а та, на которую я посматривал вначале, Лиса, то есть по-нашему Лиза. Обе они уже запали на Роберта, тут другого мнения быть не могло, а Лиса моя уже была почти что готова с Робертом на все. Я сразу пошел у них по второй программе, а когда они поняли, что я еще и не говорю по-английски, вообще перестали меня замечать, стал я как человек-невидимка.