Голому рубашка. Истории о кино и для кино
Шрифт:
— Ты что, совсем не спикаешь? — спросил меня Роберт.
— Моя-твоя мал-мала понимай, — сказал я. — Только так.
— Это плохо, — покачал головой Роберт. — Остается рассчитывать только на твою кавказскую красоту.
— Какая красота, скажешь тоже! — отмахнулся я.
Почему он так сказал, сейчас объясню: раньше все меня считали очень красивым — и женщины, и мужчины. Так они все говорили. Хотя сам я себе совсем не нравился с этой своей кавказской красотой и хотел бы выглядеть нормально, ну, например, как Роберт. Но тот, говорил, что с его внешностью надо очень много болтать языком, чтобы нравиться женщинам, а мне достаточно молчать и принимать картинные позы. И все — полное лукошко баб! Правда, не могу сказать, что мое лукошко так уж всегда
— Мишик, а у тебя ведь совсем не кавказская красота! У тебя настоящая европейская красота! Клянусь, чем хочешь!
Я пару раз купился, даже обрадовался. Сказал: «Нет, ты серьезно?». А когда понял, что надо мной так подшучивают, даже с одним подрался. После этого от меня отстали с этой кавказской красотой. А здесь, вообще, кто понятие имеет, что такое кавказская красота?
Короче, я сидел рядом с ними, улыбался, как будто кое-что понимаю, пару раз сходил за кофе-водой, а потом Роберт пригласил их к себе послушать старый джаз. Чувихи согласились, даже обрадовались, особенно Лиса, и мы все пошли к паркингу. По дороге я говорю Роберту:
— Мне эта Кэрол совсем не нравится.
— Тогда держи дам сколько сможешь. Прошу тебя!
Объясню, что такое это «держи дам». Когда играет восточный оркестр, например, трио — кларнет, зурна и барабан, кларнет выводит основную мелодию, барабан задает ритм, а зурна фон — «з-з-з-з-з-з», почти всегда на одной ноте. Это называется — «держать дам!». Зурначи имеют щеки, как у великого американского трубача Диззи Гилеспи. Тогда мы не знали, какие щеки у Диззи Гилеспи, а у зурначей щеки, когда они «держали дам», бывали и похлеще, чем у американца. Тяжело ведь минуту-другую выдувать одну и ту же ноту — «з-з-з-з-з-з». И потому, когда кто-то из друзей затевает что-то и просит тебя «держать дам», ты делаешь это: сам не высовываешься, а подыгрываешь, где надо, создаешь благоприятный для друга фон, грубо говоря, раздуваешь щеки и больше ни на что не рассчитываешь. Вот об этом и попросил сейчас меня Роберт — поддержать его в кадреже, когда партнерша у меня оказалась, честно говоря, совсем не подходящая для кадрежа. Но, что поделаешь, раз друг попросил — надо «держать дам».
— Хорошо, — говорю.
А Роберт вдруг спохватился:
— У меня машина на инвалидном паркинге, не надо, чтоб они видели. Задержи их!
И сказал им что-то на английском, быстро пошел, а потом даже побежал. Ничего себе, инвалид! Явно достал липовый инвалидный стикер, решил я, видя, как он побежал. Почти как тот ямаец, что сразу пять медалей взял на пекинской олимпиаде.
Я шел молча, вежливо улыбался дамам, а потом по дороге к паркингу попался сувенирный ларек, и я им что-то промычал, показывая на какую-то шкатулку. Пока они рассматривали ее, я выиграл некоторое время, и мы вышли к стоянке как раз в тот момент, когда Роберт подъехал на своем «Линкольне Таун-каре» вишневого цвета с кожаным верхом. Как был пижоном, так им и остался!
Лиза сразу впорхнула к нему в машину, а Кэрол, естественно, должна была ехать со мной.
— Я тебя буду ждать у выезда с парковки! — крикнул мне Роберт и поехал.
Мы с Кэрол пошли к моей машине: у меня скромная двухдверная «Шевроле», малолитражка, ничего особенного, но мне больше и не надо. Сели, поехали, Роберт, как увидел меня, высунулся из машины и крикнул:
— Если удастся — по дороге свали!
И махнул рукой, мол, езжай за мной.
Я включил музыку, чтоб Кэрол не скучала, и стал думать, как нам отстать от Роберта. Выехали на 95-е шоссе, и тут Роберт вдруг решил пофикстулить перед Лизой (так я подумал вначале) — начал обгонять машины, меняя ряды, как слаломист между флажками. Я усмехнулся, но повторять его маневры не стал — не потому, что так не умею, а просто не люблю, когда другие так ездят. А потом понял его задумку и сказал Кэрол: «Вери денджероус!». Мол, очень опасно. Она озабоченно закивала, гладя на робертовы выкрутасы, а его
— Роберт, Лиса — лосс! («Потерялись, мол».)
Она что-то затараторила.
— Кен ю кол Лиса? — спрашиваю ее и показываю свой мобильник.
А сам думаю: если позвонит, придется еще что-нибудь придумывать, чтобы свалить.
— Ес, шуа!
Она открывает сумочку и начинает в ней рыться. Потом говорит, мол, дома оставила не то записную книжку, не то мобильник, короче, не может она позвонить. Так я понял. Что и требовалось доказать, как любит говорить Роберт. Ну, в общем, все к лучшему: я сделал показательную попытку, единственный возможный шанс использовал, чтобы выправить положение, но на «нет» — и суда нет!
— Финиш, — говорю я. — Роберт, Лиса — финиш.
— Ес, ес, — подтвердила она.
Была бы вместо нее Лиса, я бы пригласил к себе домой. Был бы даже рад, что развалилась компания. А сейчас, единственное, что я мог предложить — это отвезти ее домой.
— Веа ар ю лив? — спросил я.
— Майами Гарден драйв, — ответила она, и очень хорошо, что это было совсем недалеко.
Я повез ее домой, опять включил музыку, время от времени улыбался ей, мол, к сожалению, не могу говорить, а сам жалел, что не взял у Роберта его координаты. Баба-бабой, а как мы друг друга теперь найдем?
Вот с такими мыслями я отвез Кэрол, на прощание записал номер ее телефона, она что-то лепетала, по-моему приглашала к себе на чашку кофе, я сделал вид, что слово «кофе» первый раз в жизни слышу, улыбался вовсю и, наконец, свалил. Еще хорошо отделался, а если б попал к Роберту на хату, предположим, как намечали, да создался бы интим — легкая музыка, бокал вина, мягкий диван, свечи, — что бы я тогда делал? Как бы «держал дам»? Даже за миллион не смог бы я поцеловать эту Кэрол. Так что молодец Роберт, что по дороге все переиграл. И, вообще, до Роберта мне далеко. В делах кадрежа я рядом с ним, как дворовый пацан против Майка Тайсона. Честно говоря, я многому в этих делах у него научился: как подойти к бабе, чтобы не напугать ее, как заговорить, на какую тему. И главное, что я у него перенял, так это то, что весь первый разговор должен быть вроде бы ни о чем — так, трали-вали. Это женщин всегда расслабляет. А ведь некоторые подходят и начинают нести жуткую пургу: типа, я как увидел вас, сердце мое екнуло, я понял, что такую женщину я ждал всю свою жизнь, и т. д. Полный провал, ни одного процента на успех. А Роберт всегда одни трали-вали, ничего серьезного. И почти всегда успех. Не знаю, правда, как он это делает на английском, но все же я видел, как эти бабы — Кэрол и Лиса смеялись, значит, получается у него и на английском.
А почему он в ухо серьгу вставил, я сразу догадался, как только понял, что это Роберт.
Одно время у нас в городе совсем молодые парни начали носить очень короткие и широкие галстуки. Мода такая появилась. Мы дружно смеялись над пацанами, потому что сами носили тонкие тергаливые галстуки до пояса, штатские (то есть американские), с хорошими костюмами, не хуже, чем у настоящих фирмачей. А эти носили свои лилипутские галстуки даже без пиджака. И вот раз я вдруг встречаю вечером в городе Роберта в таком коротком галстуке и без пиджака.
— Ты чего так вырядился? — спросил я. — Не боишься знакомых встретить?
— Слушай, я выяснил, что молодые кадры сейчас клюют на эти галстуки прямо стаями, эти галстуки для них как пароль. Раз в таком галстуке — значит, свой. То есть по сравнению с твоим штатским видом я имею явное преимущество. Пойдем — убедишься.
И в самом деле за вечер Роберт собрал целую кучу телефонных номеров разных студенток, а одну даже увез к себе домой. Поэтому я сразу понял, для чего он себе ухо проколол. Странно, что еще тату себе не сделал. Потому что с этой серьгой он у американок уже свой в доску. Не сомневаюсь! А я и тогда не перешел на эти короткие галстуки, и сейчас ни за что свое ухо прокалывать ради этого не буду.