Голому рубашка. Истории о кино и для кино
Шрифт:
— Простите, но мне кажется, что я вас откуда-то знаю.
— Конечно, знаешь, — отвечает этот человек. — Ты Мирзоев?
— Да! — обрадовался я.
— Ах ты негодяй!
И этот инвалид ударил меня костылем по голове так, что мне показалось, будто моя голова, как арбуз, должна расколоться пополам. Он хотел еще раз ударить, но хорошо люди ему не дали, отняли костыли. А он продолжал кричать на весь трамвай:
— Из-за этого подлеца я стал инвалидом. Он перевел меня на опасный участок, где мой бульдозер перевернулся, и я покалечил себе ноги. Дайте мне костыли, чтоб я мог наказать этого гетверана!
Я вышел на остановке из трамвая, пошел в ближайший травмопункт, где мне оказали неотложную
…Вот, зная эту историю в качестве поучительного жизненного примера, я тем не менее через много лет попал почти в такую же историю. Но, для начала, небольшой экскурс в детство.
Нам было лет по 14, когда мы с Юрой Газанчаном пошли вечером на Приморский бульвар. Погуляли, потом зашли в кафе под открытом небом поесть мороженое. Выстояли очередь, получили свои вазочки с мороженым, и на наше счастье освободился один столик — мы тут же заняли его и с удовольствием стали есть наше мороженое. Надо сказать, что столики в этом кафе были высокие, и все ели мороженое стоя. Но удовольствия это не портило — вокруг росли низкорослые пальмы, как кусты, сверху свисали ветви тутового дерева — так что было ощущение, будто ты находишься в раю. Так, во всяком случае нам тогда казалось.
И вдруг к нашему столику подошел парень лет 20, подошел каким-то танцевальным шагом и напевал при этом известную в Баку, явно кинтойскую песню, вроде частушки:
Таш-туши, таш-туши, Мадам Попугай,
Таш-туши, таш-туши, один выбирай!
Он остановился возле нашего столика и, улыбаясь, пропел куплет (привожу слова в точности, как пелась эта песня на русском языке. А впрочем, ни на каком другом языке я ее никогда не слышал):
В одном клетке попугай сидит,
А в другом клетке его мать грустит,
Она его любит, она его мать,
Она его хочет крепко обнимать!
Таш-туши, таш-туши, Мадам Попугай.
Он неожиданно кончил петь, наклонился к нашему столику, оперся локтем о стол и положил на ладонь свой подбородок. Я так подробно описываю его действия потому, что эта сцена запечатлелась в моей памяти чуть ли не по кадрам. И вот в таком положении, когда, чтобы открыть рот, надо было преодолеть вес своей головы, он вдруг сказал нам каким-то шипящим голосом:
— Пацаны, берите свое мороженое и быстро рвите отсюда когти!
— Почему? — спросил Юра.
А я в это время заметил за ближайшим кустом пальмы парня с очень симпатичной девушкой. Они держали в руках вазочки с мороженым и, давясь от смеха, смотрели на нас.
— Я никогда ничего не объясняю и второй раз свои слова не повторяю! — сказал этот парень, все также с усилием сцеживая слова. — Все! Время пошло.
Мы с Юрой переглянулись и поняли, что надо уходить. Он был крепче нас обоих, да к тому же в кустах стоял его двадцатилетний друг. Мы отошли к выходу из кафе, но не ушли, а встали около
Они поставили вазочки на стол, стали есть мороженое и уже говорили о чем-то другом, забыв про нас. Девушка с ними была очень красивая, так она мне запомнилась.
Доев мороженое, мы пошли домой, по пути обсуждая планы возможной мести этому парню. Всё сводились к тому, что надо было его поймать с нашей дворовой кодлой и хорошенько отметелить, даже если он будет с тем самым своим другом. И когда мы будем его метелить, то обязательно будем петь «Мадам Попугай», а если вдруг с ним будет та самая девушка, то, отметелив его, мы ей скажем:
— Зря вы смеялись в тот вечер над нами. И эти парни недостойны вас!
И после этого мы должны были гордо уйти.
План был хорош, и мы даже несколько вечеров подряд с пацанами со двора ходили на Приморский бульвар, крутились возле того самого кафе-мороженого, но парня так и не встретили.
Шли годы, но эта история какой-то занозой застряла в моем сознании и каждый раз, когда где-нибудь, а чаще в бакинском ресторане, я слышал «Мадам Попугай», я тут же вспоминал игривое лицо этого парня, когда он пел эту песню, его змеиное шипение и тот позор, которые испытали мы с Юркой, покидая столик под смешливыми взглядами его друга и той девушки-красавицы.
И вот, почти что через двадцать лет после той истории, я был на банкете в одном из московских ресторанов по случаю защиты диссертации моим товарищем по аспирантуре. Кроме моих товарищей-аспирантов там были наши преподаватели, члены Ученого совета, оппоненты, а также жены и девушки аспирантов. В общем, такая техно-интеллигентная компания, сплоченная общей проблемой «Шарошечных долот для бурения скважин на глубину более 10 000 метров». После положенных в таких случаях дежурных тостов — за новоиспеченного кандидата, за его научного руководителя, за его жену, оказавшую неоценимую поддержку в напряженный момент работы над диссертацией, и т. д., мы вышли в фойе перекурить, пока официанты приберут стол перед горячим блюдом. Все чинно стояли в фойе, курили, вспоминали перипетии только что прошедшей защиты, а я вдруг обратил внимание на мужчину, стоявшего напротив у колонны. Он тоже, видимо, вышел из ресторана покурить: у него было умиротворенное выражение лица, какое бывает у человека после того как он отлично поел, выпил и сейчас принимает последнюю кайфовую дозу в виде сигареты. Он был явно с Кавказа, а точнее, армянин или грузин, скорее все же армянин. Но что-то, кроме облика кавказца (тогда еще не вошло в обиход выражение «лицо кавказской национальности»), привлекло меня в нем. Что-то казалось мне в этом лице знакомым, но я не понимал что. Память вроде работала на полных оборотах, казалось, вот-вот я получу искомый ответ, но вдруг что-то там пробуксовывало, обрывалась, исчезало. Я не мог вспомнить, откуда я могу знать этого человека. Но что знаю его — это я чувствовал стопроцентно.
Он был в дорогом, явно фирменном костюме, галстук у него был тоже не простой я хоть и не имел возможности так одеваться в те времена, но все же был в курсе последних писков моды, которые доносились к нам из-за рубежа: курил он наверняка «Мальборо» или «Кент», и все это вместе, очевидно, давало ему право смотреть на всех несколько свысока. Таким, как-бы скользящим по поверхностям голов, взглядом. Такого знакомого в моем окружении не могло быть, это было ясно. Так откуда я его знаю?
Я обычно нелегко иду на контакт с незнакомыми людьми, а тут, видимо, сказалось влияние выпитых мною 150–200 граммов водки, и я решил подойти к незнакомцу.