Голос пугающей пустоты
Шрифт:
Потом достает кинжал и, чуть отдернув руку, всаживает его снова, под соседние ребра.
Губы мужчины беззвучно дергаются. Плащ начинает пропитываться кровью. Девочка, которую он держал за руку, поворачивается; ее глаза в изумлении расширяются.
— Все будет хорошо, солнышко, — произносит она, склонившись к девочке. Она чувствует себя матерью, отчитывающей неразумное чадо — хотя старше этой девочки года на два-три, не больше. — Просто не связывайся с теми, кто скажет, что хочет тебе помочь. В этом мире каждый сам за себя — и никак иначе.
Потрепав девочку по плечу, она быстро вытирает кинжал о тряпку. Тут же прячет его за пояс и уходит, не дожидаясь, пока тело Таргона начнет заваливаться. Она уже знает, что будет дальше: крики, полные искреннего возмущения, попытки
Ее дыхание становится спокойным, а на лице застывает улыбка облегчения.
Теперь она знает: убивать может быть приятно.
Глава 25
Клэйв хорошо помнил тот день, когда твердо решил, что станет стеклосборщиком.
Ему было лет пять, может шесть. На праздник Очищения мать привела его в Святилище Восьми, главный храм Дар-на-Гелиота, ломящийся от наплыва горожан, что совершенно внезапно стали истово почитать Небодержцев и строить из себя порядочных, добродушных, почти что святых людей. Он помнил, как от беспощадной толкотни и духоты у него кружилась голова, как от терпкого фимиама хотелось чихать, и как какая-то пожилая барышня влепила ему затрещину, когда он, вырвавшись из-под маминой опеки, попытался пробраться на галереи. Ему было скучно, невыносимо скучно; а когда мама пыталась объяснять происходящие где-то впереди священнодействия с отсылками к Священным Летописям Инхаритамны и Небесному Катехизису — вдвойне скучнее.
А потом он, протолкавшись поближе к алтарю, увидел стекла.
Они были прикреплены к навершиям флагштоков и, вдобавок, прикрыты сферами из прозрачного стекла. Семь осколков удивительно изысканных форм — от фиолетового к красному. Это сейчас Клэйв уже понимал, что красный осколок наверняка был не красным, а просто искусно покрашенным — однако в тот момент он поверил в эту манящую ложь, примерно как посетители святилища верили, что Небодержцам не наплевать на их рьяные потуги выставить себя лучше, чем они были на самом деле. Блистающие в свете ламп осколки заворожили Клэйва, завладели его вниманием целиком и полностью. Конечно, ему и раньше доводилось видеть осколки — было бы странно не видеть их, живя в городе, где почти все сделано из стекла и его смесей с другими веществами — однако эти семь стекол разительно отличались от всего, что Клэйву видел прежде. Их формы, изогнутые, зигзаговидные, лишенные малейшего намека на симметрию — они казались одновременно неправильными и божественно-правдивыми. Они казались Клэйву застывшей в стекле мелодией.
Мелодией, которая была предназначена для него и только для него.
Уже потом, по окончании священнодействий, мать, увидев его завороженный взгляд, рассказала ему об Инхаритамне: о Владыке и Владычице, что подняли материк Таола со дна океана и создали людей, об их Детях, Полубогах, некоторые из которых прельстились соблазнами Кира-Разрушителя и пошли по пути Проклятых, о самой беспощадной и кровавой войне в истории мира, из-за которой Владыка с Владычицей были вынуждены удалиться от Таола, оставив вместо себя верных Детей, тех, что сейчас зовутся Небодержцами; и, конечно же, о той цене, которую пришлось заплатить за сохранение мира — о стеклянных ливнях, что зарождаются в месте последнего сражения Инхаритамны — над Скалами Изначалья — и расходятся бесконечными вихрями по всему Таолу. Однако история возвышения Небодержцев в глазах Клэйва тогда меркла по сравнению с блеском и изяществом осколков. Он заявил матери, что когда вырастет, будет искать цветные осколки — а самый красивый обязательно подарит ей.
И, несмотря на все предоставленные ему возможности, Клэйв так и не отказался, повзрослев, от этой мечты — и спустя пару дней после празднования своего шестнадцатилетия впервые надел на руки перчатки стеклосборщика. Он гордился выбранным им путем, даже когда на смену восхищению Небодержцами пришло понимание несправедливости устоев Таола, а дорогие цветные стекла стали постепенно перемещаться из его повозок на черный рынок. Клэйв верил, что однажды найдет шедевр, подобный тому, что он видел тогда,
Если бы тогда он только знал, в какие дебри заведет его это желание...
— Будьте вы прокляты, двое ублюдков, — пробормотал он, когда перед мысленным взором возникли образы Джейл и Теолрина. Пальцы правой руки сжались вокруг древка посоха, на который Клэйв опирался при ходьбе.
— Клэйви? — Слегка испуганный голос Файни прозвучал слева от него. — Ты в порядке?
Он вздохнул, отгоняя прочь подступившие в горлу сожаление и злость. Не время предаваться самоистязаниям за допущенные ошибки. Не время показывать слабость.
— Да, Файни. — Он постарался улыбнуться. — Просто... вспомнил кое-кого.
— Ты про тех двоих, что вроде как тоже выжили там, в Священном Зале Ковена? — Файни поглядела на него с любопытством, а затем резко покачала головой: — Нет, прости. Тебе наверняка не хочется вспоминать...
— Все нормально. Глупо отворачиваться от прошлого, каким бы оно ни было.
Клэйв помолчал, собираясь с мыслями. Они с Файни приближались к главному зданию столичной Гильдии Стеклосборщиков. Их окружали сгущающиеся сумерки — совет Пятерки пришел к выводу, что никто не будет ожидать от них столь решительных действий не ночью, а вечером. Улица, по которой они шли, была полна народу. В лицах горожан, многие из которых в спешке возвращались с работы, виднелась попеременно надежда и тревога; одни опасались того, что ждет их, другие, наоборот, надеялись, что их жизнь, наконец-то, изменится к лучшему. Клэйв знал, что после их недавней атаки на северные кварталы вновь последовали чистки и казни; поговаривали, что казненных так много, что погребальные ямы приходится вырывать за пределами города. И все же большая часть народа поддерживала нововестников — Клэйв видел это во взглядах горожан, с ненавистью бросаемых на городских стражников и редких инквизиторов, слышал это по их перешептываниям, а порой и просто откровенным разговорам.
— Я доверял этим двоим, — произнес, наконец, Клэйв, обращаясь скорее к самому себе, чем к Файни. — Мы с ними затеяли все это и стали командой еще в Дар-на-Гелиоте. Я спас их задницы от инквизиторов, провел через Щетину Кельма и помог обосноваться здесь, используя старые связи. А потом... — Он сжал пальцы левой руки в кулак, несмотря на последовавшую вслед за этим вспышку боли в многострадальной руке. — Они предали меня. Поочередно. Сначала Теолрин, сговорившийся с Факелом за моей спиной, а потом и эта сука Джейл, что оставила меня там на растерзание ковенским псам. Я ничего не хочу так сильно, как отомстить этим двоим. Я хочу, чтобы они пережили все то, что пришлось пережить мне. Чтобы страдали и в муках молили о пощаде!..
Файни выскочила вперед него, заставив Клэйва остановиться.
— Послушай, Клэйви. Я знаю: предательства наносят раны, которые не зарубцовываются... И все же: ты ведь знаешь, что можешь доверять мне и другим нашим ребятам?
Клэйв кивнул — почти без промедления.
— Конечно. Конечно знаю.
Файни улыбнулась.
— Я рада, что это так.
Они продолжили продвигаться к зданию Гильдии. Клэйв шагал, держа в правой руке посох, ставший за последние несколько дней почти родным. После «огненной» ночи Айлинт (который, как выяснилось, был едва ли не главным гением механики по всех нижних кварталах) с подачи Файни еще немного потрудился над своим детищем, так что теперь в правой руке Клэйва было настоящее произведение искусства, таящее в себе далеко не один секрет. Главным усовершенствованием стал встроенный в шар-навершие «искровый механизм», запускающийся неприметным рычажком на древке. Еще один рычажок соединялся с нижней частью сферы и позволял впрыскивать наружу струйки горючей смеси, благодаря чему отпадала необходимость держать под рукой фляжку с этой самой смесью — по крайней мере, до тех пор, пока та не кончится. Чуть ниже первых двух рычажков возник еще один, на этот раз связанный с нижней частью посоха. Его нажатие выпускало из-под низа желтостекольное лезвие длиной в три с половиной дюйма, что превращало посох в подобие копья. Возможно, именно поэтому, направляясь к Гильдии, Клэйв почти не переживал...