Голоса потерянных друзей
Шрифт:
Словом, окна никто давно не открывал, и Седди зорко следит за замками, точно крокодилиха за своим гнездом. Она каждый вечер сама их запирает, а когда ложится спать, вешает ключи на шею. Если Джуно-Джейн и впрямь сумела пробраться в дом, значит, кто-то ей подсобил. Вопрос только кто, когда и зачем? И как им все это сошло с рук?
Заглянув в комнату, я вижу, как девочка спускается с подоконника, — значит, окно она сумела открыть не сразу. Маленькая ножка осторожно ступает на складной деревянный стульчик, который масса любит брать с собой в сад, чтобы сидеть на нем и читать что-нибудь вслух растениям
Спрятавшись в темном углу, я замираю и жду, что будет дальше. Девочка слезает со стула, замирает и смотрит в мою сторону. Я не двигаюсь и стараюсь почувствовать себя частью этого дома. Если ты был в рабстве на плантации Госвуд, то как никто другой умеешь сливаться с деревом и обоями.
Сразу видно, что девчонке это все невдомек. Она вышагивает по комнате так, будто тут все принадлежит ей одной, а усаживаясь за отцовский стол, даже не пытается избегать лишнего шума. Щелкают задвижки, открываются потайные ящики, о которых я и не знала. Наверное, папа ей их показал — или объяснил, как их отыскать.
Девочка что-то находит, но содержимое ей не нравится, и она начинает браниться на французском, а потом вскакивает и идет к высоким дверям, ведущим в коридор, с таким видом, будто хочет их захлопнуть. Петли скрипят протяжно и жалобно. Джуно-Джейн замирает. Прислушивается. Вглядывается в коридор.
Я плотнее прижимаюсь к стене и придвигаюсь поближе к входной двери. Если Седди выскочит из своей спальни, я спрячусь за занавеской, а пока она тут разбирается с Джуно, вылезу в окно и дам деру.
Девчушка со всей силы хлопает дверями, и в голове у меня проносится: «Господи Боже, ну уж это-то Седди точно услышит!»
По коже снова бегут мурашки, но никто так и не приходит, а малышка Джуно-Джейн возвращается к своим делам. Трудно сказать, то ли она самая умная из тех, что мне встречались в этой жизни, то ли — последняя дурочка, потому что она достает из ящика стола отцовскую карманную лампу, поднимает жестяную крышку, чиркает спичкой и зажигает свечу.
Теперь в круге желтого света я отчетливо вижу ее лицо. Она уже не ребенок, но еще и не женщина, а нечто среднее. Странное создание с длинными темными кудрями, обрамляющими ее лицо, точно у ангела на фреске, и спадающими на спину. Эти локоны, кажется, живут своей, отдельной жизнью. Кожа у нее светлая, а брови прямые, точь-в-точь как у массы. Уголки ее больших глаз чуть приподняты, как у матушки и у меня. Вот только они у нее неестественно яркие, точно у колдуньи.
Джуно-Джейн ставит лампу под стол — так, чтобы хоть что-нибудь видеть, — а потом достает из ящика стопку счетных книг и начинает их листать, скользя по строкам тоненьким пальцем с острым ногтем. Выходит, она умеет читать. И неудивительно: пласажные дети живут как аристократы, мальчишек отправляют учиться во Францию, а девочек — в школы при монастырях.
Она проверяет все до единого книги и листы с записями, что попадаются ей под руку, качает головой, что-то шипит сквозь зубы, явно недовольная найденным. Поднимает коробочки с чернильным порошком, ручки, карандаши, табак, трубки, разглядывает все это на свету, вертит в руках.
Девочка с каждой минутой становится все смелее, и будет настоящее чудо, если ее не схватят!
А может, это из-за отчаяния?
Взяв лампу, она идет
Но на чердаке спят девочки вместе с прислугой! Надо во что бы то ни стало помешать Джуно-Джейн, если она и впрямь попытается устроить пожар! Я осторожно выныриваю из-за занавески, делаю три шага вперед и останавливаюсь рядом с квадратами лунного света на деревянном полу из вишни.
Однако Джуно-Джейн и не думает ничего поджигать. Она старательно разглядывает надписи на корешках. Встает на цыпочки, поднимает фонарь повыше, насколько только хватает ее роста. Тот наклоняется, и расплавленный воск капает Джуно-Джейн на запястье. Девочка испуганно ахает и роняет лампу. Та падает на ковер, а вытекший воск топит собою слабый огонек. Джуно-Джейн даже не нагибается за лампой, а так и остается стоять, где стояла, уперев руки в бока и глядя на верхние полки. Наверх никак не забраться — лестницы в комнате нет. Видно, прислуга затеяла где-то уборку и унесла ее.
Не успеваю я и дух перевести, как Джуно-Джейн сбрасывает с себя плащ, закидывает одну ногу на нижнюю полку, проверяя ее на прочность, а потом начинает карабкаться вверх! Хорошо еще, что платье у нее девчачье, короткое, чуть ниже колен. Она взбирается проворно, точно белочка, и густая волна волос, рассыпавшихся по ее спине, напоминает большой пушистый хвост.
Но на самых подступах к цели ее нога, обутая в шелковую туфельку, соскальзывает.
«Осторожнее!» — чуть не срывается у меня с губ, но Джуно-Джейн удерживается и продолжает подъем, а потом, добравшись до верха, покрепче ухватывается за край полки и начинает движение вбок — словно мальчишка, который карабкается по стропилам на крышу сарая.
Мышцы в руках и ногах у нее подрагивают от натуги, а когда она добирается до середины, полка под ней прогибается. Вскоре ей попадается та самая книга, которую она, видимо, искала — толстая, увесистая, — и Джуно-Джейн достает ее, прижимает к себе, а затем возвращается к краю полки, где деревянные перекрытия выглядят более прочными.
Она начинает спускаться: сперва перекладывает книгу на полку ниже, потом встает на нее сама. Так она добирается до нижних полок. Но когда она в очередной раз кладет книгу, та вдруг соскальзывает, точно кто-то ее подтолкнул, и падает на пол. Она летит, кажется, целую вечность, ныряя то в свет, то во тьму, а потом ударяется о половицы, и звук этого удара сотрясает стены и вырывается далеко за пределы библиотеки.
Я слышу, как наверху кто-то завозился.
— Седди-и-и! — истошный вопль хозяйки вспарывает меня, точно кухонный нож. — Седди-и-и! Кто там шумит? Это ты? Отвечай немедленно! Девчонки, кто-нибудь, помогите подняться с постели! Усадите меня в кресло!
Над головой слышится топот и стук открываемой двери. Служанка торопливо спускается с чердака и бежит по коридору второго этажа. Хорошо еще, что хозяйка сама встать с кровати не может, чего никак не скажешь о Седди. Она уже, наверное, успела схватить ружье и готовится дать воришкам отпор.