Голоса потерянных друзей
Шрифт:
От сырости входная дверь вспухла, и захлопнуть ее за собой оказывается не так-то просто. Старинный замок сегодня особенно капризен.
— Да чтоб тебя… Ну давай же… давай…
Когда я наконец отворачиваюсь от двери, застаю незнакомца с собакой на середине тропы, ведущей к моему дому. Он шагает к покосившимся бетонным ступенькам, прячась под зонтом от сильного ветра. У лестницы он останавливается и нащупывает перила, а я вдруг замечаю, что на золотистом ретривере вовсе не поводок с ошейником, а снаряжение — шлейка и ручка. Это служебная собака.
Поводырь и его хозяин легко поднимаются по ступенькам, а смуглая рука незнакомца проворно скользит по перилам.
— Вам помочь? — спрашиваю я, стараясь перекричать барабанную дробь дождя по железной
Собака поднимает на меня глаза и виляет хвостом. А следом я замечаю и взгляд незнакомца.
— Да я тут подумал: почему бы не навестить мисс Ретту, раз уж я все равно забрел в эти края. Мы с мисс Реттой много лет назад вместе работали в суде, так что являемся давними знакомцами, — он кивает в сторону кладбища. — Здесь похоронена моя бабушка, Мария Уолкер. А я муниципальный советник Уолкер. Точнее сказать, бывший советник. Но никак к этому не привыкну, — он протягивает мне руку, и я, наклонившись вперед, чтобы ответить на его рукопожатие, замечаю за толстыми стеклами очков затуманенные глаза. Он склоняет голову набок, силясь рассмотреть меня получше. — Как поживает мисс Ретта? Вы — одна из ее помощниц?
— Я… заселилась сюда только на прошлой неделе, — отвечаю я, высматривая на подъездной дороге автомобиль, на котором, по моим прикидкам, он должен был сюда приехать, — или кого-нибудь из сопровождающих. — И в город приехала совсем недавно.
— А дом-то вы купили? — со смешком уточняет он. — А то знаете, что поговаривают про городок Огастин в штате Луизиана? «Коли купишь тут домик, так будешь последним, кто в нем хозяйничает».
В ответ на шутку я смеюсь:
— Нет, я просто снимаю.
— А… Ну и прекрасно. Значит, вы слишком умны и на такие уловки не ведетесь!
Мы снова обмениваемся улыбками. Собака выражает солидарность тихим, довольным лаем.
— Мисс Ретта переехала в город? — допытывается советник Уолкер.
— Не знаю… я сняла дом через агента по недвижимости. И как раз собиралась в город, чтобы отыскать кого-нибудь, кто починит мне крышу, — я снова смотрю на пустую подъездную дорогу, на собеседника, на кладбище. Как он сюда добрался, интересно знать?
Собака подходит на шаг ближе — ей явно хочется со мной подружиться. Я знаю, что трогать служебных животных ни в коем случае нельзя, но не могу удержаться от соблазна и поддаюсь ему. Одно из самых теплых моих воспоминаний о калифорнийской жизни — это воспоминание о двух котах, Вороне и По, с которыми я проводила немало времени до переезда и по которым я теперь страшно скучаю. Они, не без помощи людей, конечно, заправляли делами в магазине новых и подержанных книг, где я тогда подрабатывала, чтобы потом все равно спустить на книги почти все заработанные деньги.
— Может, вас подбросить до города? — спрашиваю я, пускай и не совсем понимаю, как уместить в тесном салоне «Жука» и мистера Уолкера, и его упитанного четвероногого спутника.
— Мы с Лапой посидим тут, подождем моего внука. Он скоро приедет: заскочил в кафе «Хрю-хрю и Ко-ко» за шашлыком — все-таки потом еще до самого Бирмингема ехать. Мы сейчас с Лапой там поселились, — он ненадолго замолкает и треплет собачьи уши. Пес встречает этот жест бурным восторгом. — Я попросил внука забросить меня сюда, чтобы почтить бабулю визитом, — он снова кивает сторону кладбища. — А потом я подумал — почему бы заодно не заглянуть и к мисс Ретте, выказать ей свое почтение. Она ведь была мне добрым другом и очень меня поддержала, когда я, скажем так, стоял на распутье — да и судья тоже. Она мне сказала так: «Луис, тебе лучше стать адвокатом или проповедником — очень уж ты любишь отстаивать свою точку зрения». Мисс Ретта была помощницей судьи. И они оба взяли меня — своенравного мальчишку — под свое крыло. В юности я немало времени провел на этом самом крыльце. Мисс Ретта помогала мне с учебой, а я в благодарность ухаживал за ее садом. Там у лестницы еще осталась статуя святого? Я чуть спину себе не сломал, пока тащил ее сюда! Но мисс Ретта сказала, что этой статуе, которую тогда списала библиотека, нужен
Я пересекаю крыльцо и всматриваюсь в кусты олеандра, где и в самом деле замечаю у стены белую статую, опутанную плющом.
— Да, кажется, он еще тут, — отвечаю я, изумляясь этому открытию. Оказывается, у моего сада есть свои тайны!
Святые — это добрый знак. Как только появится возможность, подрежу олеандр и приведу статую в порядок.
Пока я строю эти планы, советник Уолкер сообщает мне, что, если я хочу что-нибудь — что угодно! — разузнать об Огастине, в том числе как и где отыскать помощь, если крыша начала протекать в воскресенье, надо срочно ехать в кафе «Хрю-хрю и Ко-ко». Там следует отыскать Бабушку Ти, которая после окончания церковной службы встанет за кассу. Дом, который я снимаю, вероятнее всего принадлежит кому-то из клана Госсеттов — во всяком случае, ему так кажется. Когда-то эти земли входили в плантацию Госвуд-Гроув, которая простиралась чуть ли не до самой Олд-Ривер-роуд. Много лет назад мисс Ретта продала этот участок судье Госсетту, чтобы было на что жить и после выхода на пенсию, но он разрешил ей окончить свои дни в этом доме. А теперь, когда судьи уже нет в живых, кто-то наверняка унаследовал этот надел.
— Вы езжайте по своим делам, — говорит он, усаживаясь на ступеньках крыльца. Лапа устраивается у его ног. — Если не возражаете, мы тут подождем. Погода нас не страшит. Ведь в жизни должен дождь пройти однажды!
Трудно сказать, к кому он обращается — ко мне, к Лапе или к самому себе, но я благодарю его за информацию и направляюсь к машине. Он сидит на ступеньках в своем пальто и шляпе и смотрит на кладбище со спокойствием, которое не в силах нарушить даже мерзкая погода.
Впрочем, в «Хрю-хрю и Ко-ко» дождь тоже никого не расстраивает. Это заведение расположилось в покосившемся здании, выстроенном у дальней окраины города и напоминающем неказистый плод любви автозаправки и коровника. Вокруг него приткнулось множество переносных сарайчиков всевозможных моделей и размеров — часть из них прочно закреплены на земле, а часть — нет.
В этот воскресный день — в двенадцать часов семнадцать минут — приземистое крыльцо кафе запружено людьми, а вереница машин, выстроившихся к окошку обслуживания автомобилистов, огибает здание, тянется через посыпанную гравием парковку и даже создает на правой полосе шоссе затор из желающих свернуть. Над огороженной площадкой позади кафе вьется дым, а горстка работников, точно стайка пчел в улье, суетится вокруг мангалов, поддерживая в них огонь. На гигантских вертелах здесь вращаются сосиски, куски мяса и целые куриные тушки. По деревянной обшивке снуют мухи, наползая друг на друга в исступленной надежде просочиться внутрь. И я их не виню: пахнет тут божественно.
Припарковавшись по соседству, у ветшающего магазинчика «Бен Франклин», где торгуют всякими недорогими мелочами, я осторожно, чтобы не поскользнуться, иду по мокрой траве к кафе.
— Машину загребут, если вы ее там оставите, — предупреждает меня один из работников кафе — парнишка, выскочивший на улицу выбросить мусор.
— Я ненадолго. Спасибо! — благодарю я и все же замечаю, что остальные посетители не рискнули оставлять машины у «Бена Франклина».
Даже за свое недолгое пребывание в Огастине я не раз слышала, как школьники оживленно обсуждают полицейский беспредел: как им достается за то, что они шляются по городу, собираются на вечеринки и так далее. Чрезмерная жестокость местных законов и незавидный удел его нарушителей — вот любимая тема бесед, которые ученики затевают, лишь бы не слушать мои рассуждения о «Скотном дворе». А между тем, если бы они вслушались, то непременно заметили бы параллели между героями и этим городом, поделенным на сообщества — белых, черных, имущих, неимущих, горожан, деревенщин, потомственных землевладельцев. Границы между ними — эти незримые древние стены — по-прежнему существуют, и преодолеть их можно только через ворота коммерции и найма рабочей силы.