Голован
Шрифт:
На Сфере Мира фортуна переменчива. Видимо, из-за сферичности. Скатывается туда-сюда и никак не приобретет устойчивое положение. Вот только-только я приобщался к Большой Науке, а уже — опс! Под следствием.
Именно так тогда получилось. Причем взяли меня, прямо скажем, тепленьким. Подняли прямо с постели. Причем, не какой-нибудь, а самой настоящей. А я ведь только-только начал к ней, родимой, привыкать. Отвыкать от палаточного городка и от груды тряпок, на каких спал в роте сбора данных:
В общем, меня выдернули из постельки и отправили в тюремную камеру военной прокуратуры. Зачем, почему — прояснилось позже и, благо, очень скоро. Все-таки я был одним из немногих подозреваемых, даже, пожалуй, первым кандидатом на роль подсудимого. Потому началось, как я понимаю, стандартно:
— Где были с такого-то по такое-то время? До того? После?
— Массаракш, ребята! После — уже у вас в камере. До того: до такого-то часа — в лаборатории. Потом спал.
— Кто может подтвердить, что…
— Во сколько пришел, подтвердит привратник. То, что спал тут, конечно…
— Ничего ваш привратник уже не подтвердит, подозреваемый Гаал.
— Почему же? Ну, привратник, сторож наш гостиничный — дед-отставник. В смысле, теперь-то опять призван. Он…
— Значит, никто не подтвердит… Так, далее. Когда вы в последний раз видели господина Дорнеля Мадисло?
— Ну, так это… Я с ним-то вместе не возвращался. Где-то на полчаса еще задержался по работе, а потом уж домой. В номер, в смысле. К нему не заходил даже. У него спросите сами. Что за дела?
— Так, опять же, значит, никто не может подтвердить. Угу-угу.
— Да что случилось, массаракш, господин… Кем вы по званию-то будете? А то без погон, я…
Вот, где-то в таком роде. Но вскоре до меня все же снизошли. Дали пояснения. Оно и понятно, как расспрашивать-допрашивать, если подозреваемый не знает, о чем речь?
— Получается, что вы, Дар Гаал, были последним, кто видел господина Мадисло живым. Так вот…
— Э-э-э… А что с ним? Сердечный приступ?
— Ага, приступ. — И улыбочка, плотоядная такая, следовательская. — Такой приступ, что голова от туловища отделилась.
— Что?! — выпучил глаза я. Но скажу честно: выпучить-то я выпучил, но в тут же секунду мелькнула в моем мозгу некая догадка.
— И у сторожа вашего, отставника, у того тоже. Правда, не совсем отделена, а… полуотделена, в общем.
И снова озарение вспыхнуло.
— Постойте, а в лаборатории? В ней…
— Вот именно, и в лаборатории этой вашей,
— Что «значит» значит?
— Значит, у охранника на входе в нижний этаж тоже. — И следователь делает рукой жест, типа, «бритвой по горлу и…».
— Массаракш! — констатирую я, ибо что тут еще скажешь. — Гекрс! Гекрс, он на месте?
— Какой-такой Гекрс? — интересуется следователь без особых эмоций. Во нервы!
— Голован Гекрс, какой же еще, — поясняю. — Он…
— Что за голован еще? — кривится следователь. — Может, собака эта большущая, которая там…
— Ну да. Большая, круглоголовая, по кличке Гекрс, она…
— Ага. А вот, кстати, вопросик вам, Дар Гаал. В каких отношениях вы были с оным — Гекрс, да? — с оным Гекрсом?
— В каких отношениях? — пожимаю я плечами. — В нормальных таких отношениях.
«В нормальненьких таких, — добавляю про себя. — Пытали маленько. Подумаешь?»
— Ага-ага, — кивает следователь или, там, дознаватель неизвестного звания. Если он вообще в звании, ибо неясно, кто расследует. Если по отрасли науки, то, может, и шпаковский следователь, а ежели по отрасли внутренних дел, тогда, наверное… Впрочем, мне-то какая разница?
— А чего эта самая собака — Гекрс, она там делала? В смысле, вы с ней? — интересуется дознаватель.
— А, так мы с ним… Ой, постойте, господин хороший. Не могу на эту тему. Тут допуск особый требуется, а уровня вашего допуска, извиняюсь, я не ведаю.
— Допуск, — повторяет следователь. — Вот же устроились, массаракш! Допуск ему. Ладно, доктор… Вы ж доктор, да, Дар Гаал, правильно? Тогда хоть доведите, какую ценность может представлять эта самая большая собака с кличкой, значит, Гекрс?
— В смысле… То есть подождите. Можно я спрошу? Этот самый голован… Ну, круглоголовая собака, она на месте? В клетке, в смысле, она?
— Вот, к чему и пришли и из чего исходим-то, Дар Гаал, — говорит дознаватель. — Поскольку оной большой круглоголовой собаки, пола су… Какого она пола-то? Гекрс эта?
— Кобель эта Гекрс, — киваю.
— Вот, кобель эта Гекрс… Тьфу! — следователь смотрит недовольно. — Так вот, доктор-ветеринар Дар Гаал. Вы ж ветеринар, так? Почему и интересуюсь стоимостью… В плане ценности… военной, в том числе данной собаки круглоголовой Гекрс. Это ж не так секретно, знать ее ценность, да?
— Ценность, — взвешиваю я на языке. — Ну, подготовленная очень собака. Даже не знаю, сколько на подготовку эту было человеко-часов затрачено. Да и при чем тут ее стоимость?
— Я не насчет стоимости, ветеринар Дар Гаал, а насчет важности в плане научных секретов, — смотрит на меня дознаватель. — Большая ли это стоимость в этом плане? То есть будут ли разведслужбы наших врагов специально красть оную круглоголовую большую собаку кобель Гекрс?
— А, вот вы о чем! — вздыхаю я. — То есть, вы думаете, что кто-то убил охрану для того, чтобы выкрасть голована?
— Где-то так, доктор-ветеринар Дар Гаал, — важно кивает следователь. — Если, конечно, не выяснятся новые обстоятельства. Например, некие… Типа, допустим, так… Вы дадите чистосердечное признание с повинной, что это вы выкрали собаку кобель Гекрс, передали ее разведывательным службам враждебной страны, а перед тем убили…