Голубая дивизия. Военнопленные и интернированные испанцы в СССР
Шрифт:
Другой участник Голубой Дивизии, Эусебио Калавио Бельосильо, провел в плену и в заключении тринадцать лет; был освобожден только в 1956 г. и вернулся в Испанию. В его книге также описываются условия жизни и работы в лагерях, в том числе и в лагере Харькова [89] :
«23 января 1947 г. мы прибыли в Харьков и со станции были препровождены в лагерь. На территории большой фабрики по переработке сельскохозяйственных продуктов были построены бараки для военнопленных. К нашему прибытию там было уже около четырехсот немцев. Для нас отвели второй этаж (С. 443) барака. […] В течение десяти дней мы не работали, ожидая отправки в Одессу, как нам ранее сказали. Организация всего была очень плохая и шум фабричных машин, работавших двадцать четыре часа в сутки, не давал возможности отдохнуть. Разница в языке между людьми способствовала увеличению беспорядка. Кроме того, душевное состояние военнопленных становилось все тяжелее, так как обещанной репатриации не происходило.
У нас не было кухни, и мы должны были получать еду у немцев; суп приносили в больших
Чистота не поддерживалась так регулярно, как в других лагерях, потому что бань не хватало, и поскольку у нас не было сменного белья, очень скоро мы начали страдать от вшей.
Через десять дней нас разбили на рабочие бригады. Это полностью лишило нас всяких надежд на скорое возвращение в Испанию. Шефом нашей бригады был назначен Сесар Астор, который всё время призывал нас к выходу на работу. Фабрика имела большое значение для экономики страны, и на ней работало шесть тысяч русских граждан, мужчин и женщин. Иногда мы смешивались с ними, подчиняясь их режиму и трудовым нормам. Я был назначен на машину для нарезания определенным образом металлических пластин – заготовок для других изделий. Это была тяжелая работа, а угнетающее присутствие русского подмастерья делало ее еще более тяжелой, так как нехватка этого материала для других рабочих не оставляла мне ни мгновения передышки.
Установленная норма была очень высокой, а военнопленные, которые не выполняли ее, как всегда, получали сокращенный паек, недостаточный для выживания» (С. 444).
89
Calavia BellosiUo, Eusebio; Alvarez Cosmen, Francisco. Enterrados en Rusia. Madrid, 1956.
Херардо Орокета Арбиоль (р. в 1917), фалангист, воевавший в гражданскую войну на стороне Франко, в 1942 г. добровольцем вступил в Голубую Дивизию и попал в плен у Красного бора; репатриировался на «Семирамисе». Вместе с Сесаром Гарсией Санчесом он написал книгу о плене [90] . В ней также описывается лагерная жизнь, начиная с марша в Колпино, с пешего марша под ударами и тумаками. Описывается ужасная картина лагеря в Колпино с горами трупов и отрядами раненых русских солдат. Он пишет, что не казалось странным, что русские оставляли безнадежно раненых, не способных идти самостоятельно, чтобы не создавать бесполезных помех.
90
Oroquieta Arbiol, Jerardo; Garcia Sanchez, Cesar. De Leningrado a Odesa. Barcelona, 1958.
«Советский цинизм в своем пренебрежении к людям достигал таких размеров, что слова «У нас много людей» повторялись беспрестанно. Чего же было удивляться, что наши конвойные делали то же самое с нами? Если пленный отставал на марше или хотел отдохнуть, садясь на землю, неизбежно можно было перекреститься, потому что автоматная очередь безжалостно прекращала его жизнь. В России хватит людей! Эти ненавистные марши с «Давай!», где пленных гнали вперед, как животных в стаде. Любопытно единодушие, с которым пленные различных национальностей называли эти марши: итальянцы, которые пересекали дикие степи, немцы, венгры и румыны, все их называли одинаково – «Марши Давай!» (С. 448).
Хуан Негро Кастро (ум. в 1983 г.), военнопленный, вернувшийся на «Семирамисе», тоже записал свои впечатления о плене [91] ; в них, в частности, описывается перевоз в феврале 1943 г. через Ладожское озеро (С. 450 – 451).
И, наконец, последняя аннотация П. Санса посвящена книге Хасинто Покета Гвардиолы [92] , значительно отличающейся от предыдущих описаний лагерной жизни. Автор ее попал в плен 10 февраля 1943 г. у Красного бора. Был признан умершим и об этом было сообщено семье, как это случилось и с другим дивизионером, Хуаном Негро Касадо. Вернулся в Испанию на «Семирамисе». Цитата из его книги рисует жизнь в лагере Красково в районе Тулы:
91
Negro Castro, Juan. Espanoles en la URSS. Madrid, 1959.
92
Poquet Guardiola, Joaquin. Memorias. 4045 dias cautivo en Rusia 1943–1954. Valencia, 1987.
«Фактически, здесь был не концентрационный лагерь, а (С. 459) большая конюшня, за несколько дней до нашего прибытия приспособленная под барак для военнопленных, с установленными проволочными заграждениями и сторожевыми будками.
Гарнизон был сформирован из отряда солдат под командованием старшины Толстикова. Нас, пленных, было примерно сто сорок человек, затем добавилось сорок «бессарабцев» (румын, которые после падения режима Антонеску стали русскими гражданами). Эта экспедиция в Красково объяснялась нехваткой рабочих рук для уборки урожая. Председатель колхоза просил помощи.
Я заметил, что вначале из-за советской пропаганды сельское население приняло нас очень холодно – мы были первые военнопленные, которых они видели, и смотрели на нас с опасением, считая нас преступниками и убийцами. Также и солдаты первоначально очень строго следовали правилам охраны. Но через несколько дней, поскольку мы работали вместе с крестьянами и крестьянками, выкапывая картофель, свеклу, морковь, скашивая пшеницу, овес, ячмень и собирая подсолнух, горох и т. д., они очень скоро увидели, что мы «люди», люди побежденные и еще способные любить
Этот простой народ через несколько дней пребывания с нами, разговаривая и понимая нас, полностью изменил свою позицию, и очень скоро возникла тесная дружба вплоть до того, что нас начали называть по имени: «Товарищ Покет, иди сюда». Также и гарнизон, солдаты и сам старшина [Толстиков] изменили строгость «открытого штыка» на ружье «дулом вниз».
Помню, что меня выбрали бригадиром испанско-бессарабской бригады и сам Толстиков меня позвал и сказал: «Товарищ Покет, предупреждаю, что я взял на себя большую ответственность, ты меня не подведешь?».
Так незаметно прошло время, мы были довольны. Работали и ели, дружелюбно общались как с русскими, со стариками, так и с солдатами. Мы заводили дружбу, почти не отдавая себе в этом отчета! И однажды случилось так, что кухня лагеря в Красково перестала функционировать, поскольку большинство из нас уже питалось в домах русских крестьян.
Я близко познакомился с семьей сельского плотника, был принят им, его женой и дочерью Соней (С. 460).
Я близко узнал также Толстикова и его жену. Толстиков был русским фронтовиком, то есть сражался с нами, – и был отцом большой семьи с пятью детьми. Его военное жалованье было небольшим, и я понимал его положение, поскольку иногда приходила его жена, и рискуя своей военной карьерой, он вынужден был красть продукты для семьи… Не желая оскорбить его, я в дипломатичной форме сказал, чтобы его жена приходила в мою бригаду: я ей приготовил мешок с картофелем, пшеницей, горохом и др. Он понял меня! И так потом мне говорил: «Покет, завтра придет моя жена» Мой ответ был ясен: приготовить хороший мешок. Его ответом на следующий день было объятие и хороший стакан водки: «Прошу, товарищ Покет».
16 августа 1945 г. в Красково было большое событие: официально объявили, что война полностью закончилась 14-го числа, – после подписания Японией «безоговорочной капитуляции». Еще в Череповце, за несколько дней до выезда в эту маленькую деревню, майор Тимошенко собрал нас, всех военнопленных лагеря, чтобы сообщить, что 9 мая разгромлена немецкая армия и капитулировал Берлин, последний бастион сопротивления наци. А теперь война закончилась окончательно!» (С. 461).
6. Лагеря для военнопленных и положение в них
Эстебан-Инфантес в своей книге кратко очерчивает путь испанских военнопленных по советским лагерям, что в общих чертах соответствует и описанию М. Пуэнте по воспоминаниям прапорщика Оканьяса (о них ниже). Первым местом их концентрации был Череповец, откуда они были распределены по разным местам, в том числе в лагерь № 27 в окрестностях Москвы (С. 279). Группа офицеров и солдат до июля 1946 г. находилась в лагере № 6 в Суздале, где произошли первые инциденты из-за отказа испанцев выходить на работы.
В регионе Тулы – в старом монастыре Оранском [93] и в Потьме много испанцев было в конце 1946 и весь 1947 год. «В Оранском встретились, – пишет генерал, – в неожиданной ситуации несколько красных испанцев, сначала бежавших во Францию, а затем интернированных в Россию через Берлин, куда они спешили, чтобы быть принятыми в объятия победителей. Они странствовали несколько месяцев из лагеря в лагерь, грязные, со своими измученными женами и голодными детьми. Наши военнопленные их утешали и помогали чем могли как добрые христиане» (С. 280). Как мы знаем, это действительно соответствовало истине. Он сообщает, что в начале 1946 г. капитан Паласиос был переведен в Харьков, а лейтенант Молеро умер от истощения (С. 281). В 1949 г. большинство испанцев было сконцентрировано в Боровичах в лагере № 3 (С. 283).
93
Так в источнике – ред.
Очень подробная картина советских лагерей для военнопленных и заключенных представлена в книге Моисеса Пуэнте, написанной в форме воспоминаний бывшего в плену участника Голубой Дивизии, а затем эсэсовца прапорщика Оканьяса. Он приводит названия лагерей, указывает их местоположение, иногда и номера. Он косвенно подтверждает наличие антифашистов среди испанских военнопленных: «Наша жизнь на Чайке была терпима, если бы не допросы со стороны испанских коммунистов и сержанта Пульгара, которые были невыносимы» (С. 108).
Он утверждает, что в 1948 г. для предполагаемой репатриации две группы испанских военнопленных были переведены в Одессу, еще одна группа – в Караганду, а четвертая оставалась в Бобровском лагере (С. 118). «Распределение испанцев в лагерях Одессы было примерно таким: первая и вторая экспедиции были в лагере № 3, остальные в лагерях №№ 4, 5, 1. (Речь идет о лагерных отделениях Одесского лагеря № 159 – А. Е) Мы встретили испанцев, которые были возвращены из Караганды, так же, как группа интернированных молодых испанцев, которые во время нашей войны были посланы в СССР, чтобы пройти курс пилотажа в академии в Харькове, и моряки торгового судна «San Agustin». Наше удивление было огромным, мы не могли поверить, что эти испанцы могли быть отправлены, как и мы, в концентрационные лагеря» (С. 120).
По данным Оканьяса, в 1950 г. в Бобровском лагере было примерно 300 испанцев (С. 140). В числе военнопленных, осужденных на 10 лет ИТЛ, он называет лейтенанта Онорио Мартина, капрала Анхеля
Морено (С. 149), сержанта Антонио Эчеваррия, капрала Энрике Гарсия, солдат Германа Куберо, Энрике Хименеса, Никанора Гутьерреса, Сантьяго Андреса (С. 153), – на вопросе об осуждении военнопленных мы остановимся ниже. О том, что прапорщик Лоренсо Оканьяс – не выдуманная фигура, свидетельствует наличие этого имени в списке выехавших на «Семирамисе» и в ряде других архивных списков военнопленных.