Голубое марево
Шрифт:
— А готового что есть?
— Листов двенадцать-тринадцать. Статьи, рецензии…
— Маловато… А может, подправишь, дотянешь?
— Чем дотягивать — проще за новую тему взяться. Правду говорят: не зная, и яд за бальзам примешь… В каких-то местах у меня даже мороз по коже, — неужели я написал? Что значит молодость безрассудная.
— Если б листов тридцать, так и деньжат перепало б.
— «Помнишь ли юности дни?..»
— О чем ты?
— Абай. Мир праху его, знал старик, что к чему… «О боже, боже,
— Я понимаю.
— Ничего ты не понимаешь. Молодость ты, молодость… В душе — простор, чистота. Все звенит в тебе, и дух твой бодр. Не в реальности живешь, которую пощупать можно, а паришь в каком-то странном, удивительном мире, который сам же ты и придумал. Впереди только радость и свет. Все манит, все интересно. Ты и Наполеон, ты и Бисмарк. «Сладок той ожиданием». В этом ожидании и мчится юность. Может, тебя и не той ждет вовсе, а поминки… Но это и в голову не приходит. Потому как — глуп. Тем и прекрасна молодость. Ну, а когда страсти улягутся и оглядишься вокруг себя…
— …плакать хочется.
— Именно плакать. Ко из-за чего тебе хочется плакать, я знаю. Забыть не можешь, как любить начинала. Твоя тоска по любовникам, узкобедрым, как верблюд, и с мощной верблюжьей грудью. Ну, а я…
— Ты испорчен до мозга костей. Несешь, что в голову взбредет, лучше на себя посмотри…
— А что смотреть?..
— Не таким уж чистеньким приплыл ты мне в руки. Ну, побывала я замужем, так ведь и ты успел жену бросить.
— Да заткнись ты…
— Только твоя жена — вонючая аульная баба, а мой муж большим человеком был.
— Не забудь только, что моей жене было двадцать, а твоему мужу разочка в три больше — шестьдесят ровнехонько.
— Ну и что?.. Главное, человек какой.
— Да уж… В людях разбираться ты, конечно, мастак. Эрик, из-за которого ты мужа бросила, — ему восемнадцать-то было? Тоже ведь прекраснейший человек был? А? Если мне не изменяет память, этот достославный джигит обобрал кого-то в темном переулке и отправился за решетку?
— Ну и отправился… Ну и что? Я ведь за тебя пошла.
— Почему же не за Эрика, а за меня?
— Милый мой! Я ведь полюбила тебя.
— Ах, вот оно что… Полюбила, значит…
— Ну и ревнив ты. Кроме тебя, я никого не любила. Не веришь?..
— Ради бога, не лезь. В мои годы на этом не проведешь.
— Вечно ты себя старишь. Сорок четыре для мужчины…
— Для мужчины, конечно, самая пора женихаться. А для женщины?
— Мне нет сорока. У меня самый бальзаковский возраст — тридцать пять.
— Тридцать пять тебе было шесть лет назад. Ну, допустим, тридцать пять. У нас, на востоке, тридцать пять — это старуха.
— Прогнивший, дикий восток.
— Пусть дикий. Но у этого древнего дикого востока был хороший обычай: жена не перечила мужу.
— Прости меня, ты весь горишь. Я помешала тебе… Ты говорил
— Забыл.
— Ты говорил, что плакать хочется, когда вспоминаешь юность.
— Да. Хочу плакать. Но не от тоски по минувшему, а от жалости к себе…
— И напрасно. Ты добился всего, о чем мечтал.
— А может, не добился?
— Не говори глупостей. Ты и академиком станешь. Впереди еще вон сколько, дорога длинная. Эти старики, из которых песок сыплется, думаешь, долго они протянут? Пока-то, конечно, первое слово за ними. Делать ничего не делают, только бока отлеживают, а каждый месяц восемьсот-девятьсот, а то и всю тысчонку получите, пожалуйста…
— В голове твоей, кроме денег, есть что-нибудь? Для тебя вся жизнь, весь смак ее — добыть копейку, одеться и пожрать.
— Думаешь, я мещанка? Вечно тебе надо меня унизить…
— Ну, допустим… Так чего же я должен хотеть, о чем мне мечтать прикажете?
— Брось эту труху бумажную, ее уже и мыши не нюхают. Ты вкус жизни забыл, да и куда тебе… не знал ты его. Долби не долби — не поймешь.
— Ну-ка! Ну-ка!
— Это кто сказал: «Жить надо так, чтобы, когда умирать будешь, ни о чем не жалеть»?
— Прошу извинения, нечто подобное, начиная с древних эллинов, говорили многие.
— Не важно, кто сказал. Важно, что знал этот человек толк в жизни. Надо успеть взять от времени все. Все, все, что оно дать может. Так и надо жить, если ты человек современный.
— Все правильно. Кино, театры, рестораны… Курорты, санатории… Ты всего попробовала. А чего еще желать современной женщине?
— Хороший дом, современно обставленный… Дача, машина… Много чего.
— Все имеешь… Что еще надо?!
— Мой милый! Я хочу защититься.
— Ах, вот о чем речь…
— Да… Такого случая давно не было. А сегодня вдруг и так кстати… Жена Бикали, ну тот, что на твоей кафедре…
— Что Бикали женат, я знаю.
— Да не перебивай… Муж младшей сестренки этой Канышми как раз лингвист, французским занимается…
— Ну и что?
— Сегодня в гастрономе ее встретила, слово за слово, и всплыло. У меня так и заныло все внутри. Знать бы раньше…
— И что бы ты сделала?
— Как что сделала? Ведь самое трудное — минимум по языку. Его сдать, остальное — ерунда.
— Допустим, все сделано. А дальше?
— Дальше — диссертация.
— И какую же тему вы намерены выбрать?
— Да все равно.
— А писать кто будет?
— Что значит — кто? Думаешь, все, кто защищает, — Америку открывают? Надергают из разных книг, с чужих диссертаций перекатают… Да и ты на что? Этот несчастный кандидатишка Бикали, который каждому в рот смотрит, и тот дал жене защититься. Все говорят, он ей диссертацию сделал. Ведь такую бестолочь поискать только, — спроси у нее, где нос, она на рот покажет.