Голубое марево
Шрифт:
— Собирается взять архара, а как бы сам не стал добычей волков, — вздохнула бабушка.
— Э, разве дикое горное животное дастся спятившему псу, которому уже пятнадцать зим. Не будет он бегать сам по себе, скоро вернется, — сказала мама.
— Пока не расправится с архаром, не вернется, — отрезал Едиге.
Ни мама, ни бабушка не ответили.
— Схватит за ногу и перебросит через себя, — продолжал Едиге. — Схватит за горло и зарежет. Я на коне поеду и привезу.
Снова не отозвались женщины. Раздают сено овцам в загоне.
— Затем подъеду к дому и крикну: «Эй, кто тут есть, снимите архара с коня». Дед выбежит и снимет. Зарежем. Снимем шкуру и сварим мясо. Почку съем я сам, уши [54]
Ни слова не сказали женщины. Бабушка отвернулась. Мама посмотрела на запад, вздохнула и только быстрее заработала поржавевшими вилами с обломанным третьим зубом. Потом и она отвернулась.
— Кок-Даул быстр, — сказал Едиге. — Дедушка говорит, он ловил на бегу быстрейшего из зверей — зайца и хитрой лисице не давал кружить долго.
54
Почки и уши считаются почетным угощением для детей.
Молчат обе. И будто смеются, отвернувшись. У мамы даже плечи вздрагивают.
— Кок-Даул силен, — сжал кулачки Едиге. — Дед говорит, что, когда пасет овец по склонам гор, каждый день видит останки архара, съеденного волками. Он говорит, не было бы волков, архары развелись бы здесь тысячами. А Кок-Даул когда-то уничтожал этих волков без числа. Для Кок-Даула архар ничего не значит… Он их тоже брал без числа. Вы же сами говорили об этом.
Откуда-то вдруг донесся собачий лай. Он доносился обрывками, эхом отражаясь в скалах. Все прислушались, затаив дыхание. Теперь лай зазвучал отчетливее. Он раздавался в стороне непроходимых скал Кара-унгура. Кок-Даул. В лае его была злоба, и лаял он с долгими паузами.
Вскоре лай прекратился совсем. Опять вокруг наступило безмолвие. Мертвая тишь. Только и слышно, как жует молодняк, как чихают старые овцы. Заблеял какой-то ягненок, видно, боднули — и смолк.
Едиге взобрался с трудом по лестнице на крышу и, встав возле теплой печной трубы, из которой поднимался к небу синий дымок, долго смотрел в сторону Кара-унгура. Солнце уже давно поднялось над горой и продолжало свой путь к небесной высоте. И кроме него, этого солнца, не было вокруг никаких других признаков жизни, — мир застыл в безмолвии. Похожая на огромную перевернутую чашу, гора сурова; проглотила всех тех архаров, и того самца, и Кок-Даула и теперь стоит, как бы говоря: можете подать еще, что там есть у вас.
Нарушая это безмолвие, вновь раздался собачий лай. Теперь в голосе пса были бессилие и мольба. Словно бы он звал на помощь.
— Не волки ли окружили несчастного, — сказала бабушка. Она прислушалась к лаю. — Нет, волков там, кажется, нет.
— Может быть, Кок-Даул взял архара, — сказала мама.
— Разве у бедняги остались силы на это? Елик-тай, стой подальше от края, упадешь. Не то слазь, все равно ничего не видно. Анар, помоги ему слезть, никак не достанет до ступенек. Ну-у, у него и нос покраснел, и лицо побелело. Не замерз?
От Кара-унгура опять донесся лай Кок-Даула.
— Он взял архара, — сказала мама.
— Подождем немного, может, придет обратно, — сказала бабушка.
Ждали долго. Кок-Даул не возвращался. Лишь лаял по-прежнему, хрипло и надсадно. Словно его привязали там.
— Он распорол архару живот и не может отойти, сторожит, — сказала мама.
— Может, сорвался со скалы и просит помощи… — посмотрела в сторону горы бабушка. — Ладно, — сказала она затем, — видно, не вернется сам, придется тебе пойти за ним. Не боишься? Да собака-то подает голос — все не так страшно. Я бы сама пошла, но старость, нет мочи в гору подняться.
—
— И то… чем черт не шутит… — Бабушка распустила пояс, расстегнула шубу и вытащила из кармана безрукавки черный складной нож. — Если жив еще, спусти кровь. Когда нет мужчины, можно это сделать и женщине. Только не позабудь сказать: «Бисмилла!» [55] Ну, иди теперь. Возьми палку — и идти легче, да и защита.
— Глядите тут за овцами.
— Удачи тебе! Едиге, ты-то куда с санками? Не будь, родной, шалуном. Э, вижу, не хочешь оставаться без мамы, сразу видно, кто тебя родил [56] . Ладно, мать — твоя, никто не спорит. Она сейчас вернется, а ты замерз, пойдем в дом, согреемся и выйдем.
55
Именем аллаха.
56
По казахскому обычаю, первый сын в семье молодых воспитывается у бабушки с дедушкой и считается как бы их сыном.
…Прошло время, достаточное для того, чтобы сварилось в казане мясо, и мама наконец вернулась. Руки ее были пусты, а следом за ней еле тащился Кок-Даул. Он хромал, каждый шаг давался ему мучительно тяжело, лапы у него были в крови, шерсть слиплась и свалялась. Глаза у мамы покраснели и опухли.
— Прыгнул — и только его и видели, — сказала она, — аж с ног меня чуть не сбил.
Опершись о загородку загона, она перевела дыхание.
— Кок-Даул загнал его в каменный тупик. Огромный шестилетний самец, не меньше стригунка. Никогда не видела такого большого архара. Рога толстые, корявые, с тройным загибом. Встал задом к скалам и не давал псу подойти к себе. Меня издали увидел. Постоял немного, потоптался на месте, а потом прыгнул и понесся прочь. Кок-Даул шел за ним след в след, но как только начался голый гребень, без снега, архар тут же оторвался от него. Кок-Даул отбил себе все лапы. Насилу до дому дотащились… Эта война стала чумой, бичом для мужчин, — сказала она после молчания самой себе, ни на кого не глядя. — Теперь над нами насмехаются даже звери.
Старая Орынкул не произнесла ни слова. Едиге обхватил за шею старого пса, лежавшего чуть боком, опершись на выставленную лапу и словно бы подпиравшего землю своей огромной грудью. Я никогда не пойду на войну, подумал Едиге, не пойду. Но именно в тот день где-то в непостижимых глубинах его души зародилась уверенность в том, что жизненный путь человека полон беспрестанной борьбы, и раз ты родился им, то должен бороться и воевать, хочешь этого или не хочешь, и в этом вся суть жизни, вся прелесть и вместе с тем вся горечь ее.
1968
Перевод А. Курчаткина.
НОЧНЫЕ ГОСТИ
— Коли такой мастак приветствовать — так уж и быть, проходи, — сказал Омирбек-аксакал, не переменив позы, оставшись лежать, как лежал, лишь поудобнее устраивая под локтем аккуратно свернутый купи [57] . — Дверь только закрыть не забудь.
— Сзади товарищ есть, — сказал гость, как рыкнул.
57
Купи — верхняя одежда с подкладкой из верблюжьего или овечьего меха.